Евгения Гутнова - Пережитое
Партийные идеологи оказались безоружными перед этими страшными открытиями. И все то, что дремало в недрах нашего молчаливого общества, вся ненависть и злоба, которые накапливались в нем, не смея выразиться, выплеснулось теперь наружу; как черные пятна на теле больного заражением крови, они вылезли на поверхность и в неистовом отрицании последнего семидесятилетия ринулись в обратную крайность. На поверхность политической жизни вышли анархисты с черным флагом, монархисты, оплакивающие гибель Николая II и превращавшие его в героя, фашисты в черных одеяниях и со свастикой на рукавах, националисты — общество «Память» с призывами бороться с жидо-масонами, которые якобы втравили Россию в Октябрьскую революцию со всеми ее ужасными последствиями, и вдохновляющая его часть писателей — Бондарев, Куняев, Распутин, прямо призывавшие к еврейским погромам, превознесение всего русского в противовес «инородческому», апелляция к православной церкви как единственному спасителю народной морали и духа. Вся эта реакция взметнула вверх и захлестнула часть газет и журналов.
А что же противостоит ей? Увы, столь же реакционная по сути сила возрождения сталинизма. Предыдущие семьдесят лет не прошли даром и для духовной жизни народа. В сознание большинства прочно внедрилась вера в непревзойденное совершенство созданного нами ублюдочного строя, называемого «социализмом». Как бык на красную тряпку, люди бросаются на понятия «частная собственность», «рынок», «эксплуатация», «безработица», видя в них возврат к капитализму, как будто их не эксплуатировали семьдесят лет хуже, чем капиталисты. Нежелание что-либо менять, отказаться от уравниловки в пользу частного производительного труда, готовность и дальше прозябать в нищете, чтобы только не видеть более преуспевающих людей, ненависть ко всякой инициативе, талантам, — таков менталитет большей части нашего общества. Члены его предпочитают работать поменьше, а получать от государства побольше, разбазаривая общественные фонды или просто обворовывая государство, что давно уже не считается воровством, ибо это государство, «общенародное». Их беспокоит любая новация в обществе. Они жаждут «порядка» даже в форме неосталинизма. Они закрывают глаза на все сделанные разоблачения. Они возмущаются национальным подъемом в республиках. Они хотят, чтобы все было так ясно и просто, как было при Сталине, а потом при Брежневе. Они не принимают реформ.
И вот между двумя этими крайними лагерями открытой реакции и сталинизма, узкая прослойка, так называемых, демократов, которые торопят реформы, и подталкивают к ним нашего лидера, а он мечется между двумя лагерями, но вместе с тем опасается и демократов. К чему все это приведет, одному богу известно. Экономика требует для своего развития освобождения от пут государства, свободы рынка, но это сопряжено с ухудшением положения широких масс, и без того не особенно благоденствующих. Национальные конфликты в республиках требуют пересмотра структуры федерации, но это может грозить развалом нашего государства и национальным геноцидом.
Единственная область, в которой мы преуспели, — внешняя политика: окончили войну в Афганистане, отказались от конфронтации с США, поставили вопрос о создании «общеевропейского дома», признали ошибкой введение наших войск в 1968 году в Чехословакию, осудили договор 1939 года Молотова — Риббентропа и повинились в Хатынском расстреле. Однако в ответ получили полный развал восточноевропейского блока и Варшавского договора, ниспровержение коммунистических режимов во всех странах Восточной Европы и… воссоединение двух Германий. Наш глиняный колосс, подпертый штыками, рухнул за несколько месяцев. Так и должно было случиться, ибо сила тоже имеет срок действия.
Все это так. Мы заслужили столь быстрый демонтаж послевоенных структур. Но что же будет с нами? Мы стоим на развалинах прошлого перед неясным будущим и тяжелым настоящим: выиграет Горбачев свою игру или проиграет? Его авторитет огромен за рубежом, а здесь падает с каждым днем. Он не сумел накормить страну за эти пять лет. Его мероприятия упорно саботируются. На него давят то правые — адепты командно-административной системы, партократы, то левые. Но как бы ни было, спасибо за все, что он уже успел сделать. Едва ли теперь возможен возврат к старому…
* * *Так в конце своей жизни я вновь оказалась в вихре событий. Все как бы вернулось на круги своя. Казалось, доживу жизнь в тихом болоте, которым окружил нас «застой». Ан, нет. Мне не было это суждено. Перед глазами вновь разворачивается целая революция. Со страниц газет смотрят на меня давно забытые лица — Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, проклятые много раз «враги народа», которые, оказывается, были и не такими уж врагами, реабилитированы, восстановлены в партии. А порой нет-нет и мелькнет статья о моем дяде — Мартове, который и после Октябрьской революции 1917 года говорил не столь уж глупые слова о сущности революции, призывал Ленина к созданию многопартийного левого правительства. Порой встречаются даже цитаты из Дана. Я читаю книги Бердяева, изданные в СССР, этого отъявленного, как считалось ранее, мракобеса и реакционера. И где же мое место во всем этом? Как же я прожила свою жизнь в эти страшные семьдесят лет, сделала ли что-то нужное, полезное, или вся моя жизнь была пустым прислужничеством перед господствующей идеологией? Сотни вопросов одолевают меня. Как дать на них честные, искренние ответы перед самой собой и потомками.
Первые годы после 1985 года меня больше всего волновала мысль, как случилось, что в этой страшной буре я уцелела, я, дочь своего отца и жена своего мужа? Как уцелел Эльбрус? Как, наконец, сумела добиться определенного успеха в науке, пусть скромной известности в своей области. И сейчас не нахожу убедительного ответа на этот вопрос. Что я оставалась в поле зрения НКВД, куда меня вызывали, это ясно. А теперь, ознакомившись с делом отца 1937 года, я только убедилась в этом. Дочь «врага народа» и жена арестованного Эльбруса, я лишь случайно (это тоже ясно) избежала гибели. Что мои ближайшие родственники, с которыми я жила, были Иковы и Матовы, разделявшие идеи меньшевизма — это также было всем известно. Что все, кто окружал меня на работе — знали о моих родственных связях — это тоже неоспоримо. Что же спасло меня в разразившейся катастрофе в тридцатые годы, в кампаниях космополитизма в начале пятидесятых годов? Не знаю, может быть, моя счастливая звезда, может быть, то, что не нашлось доносчика или человека, который активно хотел бы уничтожить меня, или же его величество случай: тот следователь, что вызывал меня в 1936 году, может быть, сам погиб в вихре репрессий. Мое дело где-то затерялось, а вместе с ним и мой след в НКВД. А позднее счастливое разрешение дела Эльбруса повлияло и на мое. Все может быть, но то, что чаша сия миновала меня — это чудо, за которое мне остается горячо благодарить судьбу.
