А. Махов - Микеланджело
Видимо, поняв, что переборщил с угрозами, Павел подошёл к Микеланджело и положил ему руку на плечо.
— Ну, будет — не серчай. Себя не мучай. Отказа никогда я не прощу. Пойми — я тридцать лет ждал этот случай и, папой став, его не упущу!
— Как одолеть мне тяжкие сомненья? — с дрожью в голосе спросил мастер.
— Порукой верной будут гений твой и неустанные мои моленья. Заказчик — время и престол святой, — и Павел осенил художника крестным знамением. — Не подведи нас и работай рьяно. Всё! Порешили, и умерь свой нрав.
С этим напутствием Микеланджело, не отрешившись от всего услышанного, покинул зал, забыв на прощанье преклонить колено. Вслед за ним в зал вбежал Бьяджо:
— Святейшество, он вышел, словно пьяный, в приёмной всех послов перепугав. Вот и нашлась на срамника управа!
— Ты не болтай, а исполняй приказ, — резко оборвал его Павел. — Оповестить все римские заставы, чтоб мастер сей не упорхнул от нас. Впредь дом держать негласно под надзором.
— Весь сыск поставим на ноги тотчас и пост фискалов пред его забором.
— Но чтоб о слежке знать он не посмел, — приказал Павел.
— Соскучилась по бунтарю темница, — потирая руки, сказал Бьяджо.
— Какому бунтарю? Ты ошалел. Умолкни, валаамова ослица!
— Простите, что я брякнул невпопад.
— Он должен мне служить, и непременно! Я знаю, что сманить творца хотят Париж, Мадрид, Венеция и Вена. Но он художник папского двора. Упустите — повешу за измену! Послов на завтра. К трапезе пора.
И папа через скрытую от взора потайную дверь покинул малый зал приёмов.
* * *
Встреча с новым понтификом породила в Микеланджело страхи и сомнения, хотя сам Павел III вызвал у него симпатию своей простотой и дружеским расположением. Пожалуй, с таким папой можно иметь дело.
Вернувшись с аудиенции, он долго не мог прийти в себя.
В нём боролись два чувства: гордость за полученный заказ и страх, что ему не справиться с пугающей размерами алтарной стеной — годы ведь уже не те.
Собравшиеся друзья, увидев его понурый вид после аудиенции у папы, в один голос стали убеждать, что это новый редкий случай украсить Рим достойным его славы творением.
— Творец и власть — извечная проблема, — с грустью промолвил Микеланджело, отвечая на их слова, — терзает и меня который год. Сложна и обоюдоостра тема, а прикоснёшься — в омут засосёт.
Он обхватил голову руками и задумался о своей так бурно начавшейся жизни в папском Риме.
— Не вырваться из позлащённой клетки! Боюсь, что здесь так и зачахну враз…
Чтоб вывести его из подавленного состояния, дель Пьомбо заметил:
— Но росписи в таком объёме редки, и будет ли когда другой заказ?
Микеланджело долго не мог успокоиться, терзаемый сомнениями. Из подавленного состояния его вывел Кавальери. Видя, как нервно мастер работает над рисунками, то и дело разрывая нарисованное в клочья и бросая в корзину, он, положив ему на плечо руку, тихо сказал:
— Только вам и больше никому под силу завершить роспись Сикстины.
В голосе друга было столько искренней доброты и веры в его дар, что он воспрянул духом. Правда, за эскизы он исподволь взялся ещё после памятного разговора с покойным папой Климентом, а поэтому разговор о росписи алтарной стены не был для него в новинку.
Вскоре римский дом Микеланджело стал местом встреч друзей, число которых постоянно росло. К нему стал захаживать и Лео Бальони, располневший и утративший свой былой лоск. После памятной стычки в Поджибонси Микеланджело простил ему предательство. А вот Франческо Бальдуччи ослеп от сидения за конторскими книгами и банковскими счетами, передав своё дело старшему сыну.
К нему нередко заходил также упоминавшийся выше в одном из капитулов Пьетро Карнесекки, протонатарий, то есть член папского суда и активный сторонник церковных реформ. Именно от него Микеланджело впервые услышал имя маркизы Виттории Колонна, ратовавшей за обновление церкви.
Не успел он объявиться в Риме, как на него посыпались со всех сторон заманчивые заказы, в том числе и от коронованных особ. Например, французский король давно лелеял мечту заманить к себе великого мастера. Им заинтересовался и Карл V, посетивший проездом Флоренцию и оставшийся в восхищении от «Давида». Обеспокоенный происками соперников Павел III предпринял шаг, о котором заговорил весь Рим.
Однажды работающий в саду Урбино вдруг увидел, как перед их воротами остановились кареты в сопровождении конного эскорта швейцарских гвардейцев. Он помчался со всех ног в дом оповестить мастера:
— Хозяин, рушатся все ваши планы! К нам гости прикатили невзначай. Кареты цугом, стражники, сутаны…
Оторвавшись от рисунка, Микеланджело строго ответил:
— Чего орать-то без толку? Встречай.
В дверях показался Павел III со свитой.
— Хоть гость незваный хуже сарацина, но принимай, коль сам не кажешь глаз. Проведать блудного решили сына, который, видимо, забыл про нас.
Микеланджело растерялся от таких слов. Подойдя к папе под благословение и поцеловав руку, он промолвил:
— Польщён нежданным вашим посещеньем. Здесь посвежей — пожалуйте сюда!
Павел уселся на предложенный мастером стул у раскрытого окна, а слуги поправили на нём лёгкую пелерину.
— Спасибо! Вижу, ты смущён вторженьем. Испить бы, уморила нас езда.
— Воды, Урбино! — приказал Микеланджело. — Действуй-ка проворно.
Затем он обратился к столпившейся у порога свите:
— Гостиной нет. Не стойте же в дверях и проходите. В мастерской просторно.
Оглядевшись, Павел промолвил:
— Я вижу, здесь радеют о гостях.
Вошёл Урбино с полным подносом в руках.
— Мы чем богаты, тем гостям и рады, — и стал разливать вино по бокалам.
— Так причастимся, как Господь велит, — предложил папа. — О, сколько в молодом вине прохлады! Всё пил и пил бы, кабы не колит.
Протягивая слуге пустой бокал, папа спросил:
— Что не живёшь в соседстве с Ватиканом? Забрался же в такую глухомань. Торчит лишь столп, воздвигнутый Траяном, и ни живой души — куда ни глянь.
— На древнем форуме, как на кладбище, — тихо ответил Микеланджело, — вольготно дышится и тишина.
— Ты славный мастер, а не жалкий нищий, — возразил Павел, — да и обитель больно уж скромна.
— Она мне по карману и по вкусу.
— Уж будто? — удивился Павел. — Я не знал, что ты аскет. Тогда подвергну я тебя искусу — в отъезд собрался?
— Нет, я домосед. Бескрылому, как я, летать негоже.
Стоявший рядом камерарий Бьяджо решил поддержать разговор:
— Жил на широку ногу Рафаэль, имел дворец, как истинный вельможа…
Микеланджело тут же вспылил:
— И нет певца — умолкнула свирель, а был на восемь лет меня моложе. Какой редчайший дар свой загубил! Будь поумереннее, жил бы ныне.
