Дмитрий Янчевецкий - У стен недвижного Китая
Опять и здесь такой же колоссальный дубовый запор, который только двоим под силу поднять. Ворота открывают, и перед нами, точно в сказке, вырастает целый ряд дворцовых построек, вроде тех, что мы видели в Мукдене, только несколько старее. Все они такие же вычурные, так же украшены резьбой и раззолочены. На одном, самом высоком дворце, мне в особенности понравилась крыша. Снег на ней стаял, и коричневато-желтые черепицы блестели на солнце, будто золотые. Между ними резко выделялись бронзовые фигурки, в виде стаканчиков. По обоим углам и посредине возвышались драконы, и от них спускались на крышу бронзовые цепи. Что эти цепи должны были обозначать, то ли, что драконы побеждены и прикованы, или что другое – уже не могу объяснить, только я хорошо рассмотрел их в бинокль.
Вхожу вовнутрь здания. Здесь, на небольшом возвышении, стоят два роскошных кресла с мягкими подушками, а рядом столик и на нем лежит мячик.
– Для чего эти кресла? – спрашиваю переводчика.
– А сюда ежегодно, в день рождения императора, прилетают души его и императрицы. Они садятся в эти кресла, едят любимые кушанья, которые для них нарочно в этот день приготовляют, и играют в мяч. После чего они улетают.
Переводчик, видимо, всему этому верил. Кениге снял с кресел фотографии очень удачно.
Отсюда идем в жилое здание, чтобы погреться.
Здесь уже наш милый и любезный Довен приготовил угощение: чай, печенье и бутылку китайской водки под названием суля. Запах у ней отвратительный, резкий. Наши офицеры ее не пьют, казаки же и солдаты ею не брезгают. Некоторые так ее полюбили, что даже предпочитали русской водке, главное џ за то бесценное качество, что от нее можно быть пьяным подряд двое суток, стоит только на другой день выпить холодной воды. Так, по крайней мере, меня уверяли казаки. У нас тоже была взята с собой закуска: разное жаркое, консервы, бутылка смирновской водки и киевской наливки. Эту последнюю я специально взял для Довена, зная, что всем китайцам она очень нравится. Но наш путеводитель, оказывается, любил и смирновку. Пока мы закусывали, он сам, без особых приглашений, порядочно-таки и из той и из другой бутылки поубавил. Смотрю, он стал уже очень веселый и разговорчивый. Походка у него сделалась быстрая, порывистая.
– Туда, туда! – кричит он мне и тащит за рукав. Желтая курма его распахнулась. Павлинье перо на шапке съехало в сторону.
– Он зовет ваше высокоблагородие показать вам могилы! – почтительно объясняет мне Иван-переводчик. Он тоже порядочно выпил. Но только на него водка иначе подействовала. Узенькие глаза его слипались, и ему заметно хотелось спать.
– Ну пойдем, пусть показывает! – говорю, и мы все направляемся за Довеном.
Обходим кругом дворца с желтой блестящей крышей и попадаем на узенькую площадку. На ней возвышался каменный саркофаг, так аршина два высоты и сажени две длины. На саркофаге водружены три каменных фигуры, наподобие тумб. Все это было старо и поросло зеленоватым мхом. Кениге, конечно, сейчас же сфотографировал эту прелесть, а затем мы направляемся узенькой нишей сквозь стену. Только миновали ее, как упираемся в другую стену. За ней виднелся холм с развесистым деревом.
Проход в стене, должно быть, как похоронили богдыхана, заделан, замуравлен, и на этом месте красуется теперь, как бы печать, из превосходных разноцветных изразцов.
– Вот, ваше благородие, под этим деревом и похоронен богдыхан, – многозначительно говорит переводчик и показывает рукой.
– Когда наши войска заняли Мукден, то здесь на этом холме стоял часовой, чтобы охранить могилы от разрушения боксерами.
– Ну, Иван, поблагодарите очень господина Довена за любезность, что показал нам могилы. Просите, чтобы приезжал ко мне в гости! – говорю я, когда все мы вышли обратно па прежнюю аллею с каменными фигурами.
Довен, с умильной улыбкой, низко кланяется, приседает и сжимает перед собой кулаки. Лицо его раскраснелось и сделалось потное от усиленной ходьбы. К толстым войлочным башмакам прилипли комья мерзлой грязи. Медленно, без разговоров, вторично проходим мы через эту чудную сосновую рощу. Когда идешь по ней, то и разговаривать не хочется. Все бы прислушивался к её тишине. Наконец прощаемся с Довеном, даем на чай прислуге, сторожам, которые ходили за нами, отпирали двери, расчищали дорожку и смахивали снег с фигур для фотографирования. Садимся в тарантас и едем, не прямо домой, а заезжаем еще на хутор дзянь-дзюня, где у него находится рассадник изюбрей. Это род оленей, которых молодые рога, еще не успевшие окрепнуть, содержат в себе клейкое вещество, очень ценимое китайцами. Они верят, что вещество это возвращает молодость и исцеляет от многих болезней. Прежде, когда изюбрей не умели разводить домашним путем, пара таких рогов ценилась до 600 руб. и более.
Подъезжаем к высокому тыну. Старик-привратник, в синей ватной курме и в коричневой меховой шапочке, встречает нас и ведет показывать оленей. Они гуляли на дворе, разделённые по возрастам, досчатой перегородкой. Маленькие отделены от подростков, а последние от стариков. Я насчитал всех около 50 штук. Молодежь очень ручная. Близко подходит, обнюхивает руки и ожидает подачки. А вон там в загоне заперты старики, самец и самка, огромного роста, выше лошади. Рога у самца широкие, развесистые. Масти темно-бурой с пятнами. Вхожу туда вместе с привратником, у которого была в руках длиннейшая палка. Самец, как только заметил нас, начинает глухо рычать, вытягивает шею, свирепо закатывает глаза под лоб и грозно, медленно, начинает наступать на нас. Мы скорей, давай Бог ноги, удираем восвояси. Привратник объяснил, что такой изюбр одним ударом рога может насмерть уложить человека. Нам все-таки удалось сфотографировать, как стариков, так и молодых.
Уже наступили сумерки, когда мы вернулись в Мукден.
Дня через два мне удалось вторично попасть в Мукденский дворец, вместе с Кениге, и сфотографировать часть хранящихся там древних ваз. От начальника штаба принесли печать. Опять явились те же два чиновника от дзянь-дзюня, и тот же милейший Илья Ефимович повел нас в склад, где хранились вещи. На этот раз за нами шла целая команда солдат. День был солнечный, но морозный. Вообще в Маньчжурии, как я заметил, погода очень равномерна и постоянна. То же было в прошлом году и в Гирине. Как начнутся морозы, так уже и стоят без перерывов целую зиму, месяца три.
Но вот печати сняты, и мы входим в казнохранилище. Я приказываю вынести два стола и поставить их на площадке. Затем открываю один шкаф, другой, третий – и останавливаюсь в недоумении. С чего начать? Одна вещь интереснее другой. Все они стоят на подставках. И на каждой подставке, на дне, золотыми иероглифами обозначено, к какой династии относятся вазы. Вообще порядок тут был большой. Но пыли, пыли, не оберешься. И откуда она взялась! Шкафы были плотно закрыты. Наконец решаюсь. Солдаты берут вазы, выносят их на свет Божий, смахивают пыль и ставят на стол. Я и забыл сказать, что на этот раз, кроме Кениге, пришел с нами, по моей просьбе, еще другой любитель-фотограф, капитан 1-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Добжанский, большой знаток и специалист своего дела. У него было несколько аппаратов. С собой он взял сегодня самый большой. Итак, мы приступаем к делу. Расставляем вазы, снимаем по две, по три. Под конец устанавливаем группу и снимаем разом полсотни ваз. Группа вышла очень удачна. Каких только тут не было чудных вещей! Вот бы где любитель антиков мог полюбоваться. Покончив с работой, я искренно благодарю Илью Ефимовича, а также команду нижних чинов и еду домой.
