Сергей Юрский - Ближний взгляд.Тексты этих лет
Режиссеры
Вот уж на что не был похож съемочный процесс под руководством шеф-редактора Клавдии Ивановны, так это на изготовление сегодняшних сериалов. Сейчас главное стремление — найти такую нитку, которую можно тянуть из клубка как можно дольше, а в идеале — бесконечно. Двенадцать серий, двадцать, сто, двести, и в перспективе маячит недостижимое — серий девятьсот или полторы тысячи! Как «Санта Барбара»! Артисты играют одни и те же, раз навсегда полученные роли. Играют изо дня в день, И смотрят их изо дня в день. В одних и тех же четырех-пяти декорациях. Когда уже всем невмоготу, выезжают снимать в другой город, в другую страну, в море, под землю, куда угодно, и опять те же люди теми же голосами говорят про то же самое. А тексты все хуже и хуже, потому что кто может написать хоть что-нибудь осмысленное на двести часов произнесения вслух? Сегодняшний сериал — бешеная работа по готовым лекалам. Ведь работают по двенадцать часов в день!!! А иногда круглосуточно.
На Шаболовке работа была не конвейерная. Ручная была работа, и каждый фильм был самостоятельным художественным произведением. При этом, как вы думаете, уважаемый читатель, сколько длился рабочий день? Четыре-пять часов, не больше! (Ну, кроме натуры — там зависим от дневного света.) А результат? С двухсотсерийными тягаться не будем, там за сутки могут целую серию снять. А с нормальными — пожалуйста! Пятнадцать минут за смену? Мы и больше делали. Правда, там трюки — да, стрельба, крушения, падения с крыши требуют времени. Но у нас — актерские репетиции, которые давно забыты в сериалах. За счет чего же такая скорость? Двенадцать часов или пять часов — разница? В чем дело?
А дело в профессионализме и готовности ВСЕХ, кто работает на площадке. Другие в группе не приживаются. И прежде всего дело в РЕЖИССЕРЕ.
Андрей Торстенсен — удивительная фигура. Он совсем не похож на командующего. Никогда не торопит ни участников, ни время. Он не просто «в материале», он внутри материала. Он чувствует стиль, ритм каждого автора. И он знает актерскую природу. Он создает атмосферу и дает настройку, потом «отпускает» актеров на импровизацию. Если сцена «пошла», части ее фиксируются, закрепляются. Мы вошли в свои роли, освободились, играем весь кусок целиком. И только тогда замечаем, что камеры стоят уже на нужных местах, двигаются в нужном темпе. Оказывается, сцена была задумана и разработана заранее. Все «в курсе». И тогда можно соединять обе части экранного творчества — операторов и актеров.
Всегда ли так благостно? Да нет, бывали и срывы, бывали несовпадения позиций, споры, ругань. Но редко! Очень редко! Я рассказываю о тенденции, а она была истинно художественной.
Андрей Торстенсен и сейчас на телевидении. Снимает в разных городах мира симфонические концерты мирового класса. Что ж, Андрею повезло. И музыке повезло. Не повезло актерам, которых развела судьба с таким режиссером.
Здесь, на Шаболовке, многократно проявился талант выдающегося телевизионного режиссера Михаила Козакова. Нам с Мишей не довелось работать вместе, но фильмы его смотрел с восхищением. И какая смелость в выборе произведений — «Маскарад» Лермонтова, «Фауст» Гете (с участием самого Зиновия Гердта!).
Эксперименты
Иногда шли на риск. Наталья Крымова захотела проникнуть и предъявить зрителю «внутреннюю кухню» работы актера. Уговорила меня совершить то, чего я до этого избегал и никогда после себе не позволял. Рассказать вслух, КАК я СОБИРАЮСЬ делать номер для эстрады и ЧЕМ именно и в каких местах собираюсь рассмешить зрителей.
Это был рассказ Чехова «Хамелеон». Сперва сняли наш разговор с Наташей, потом я выучил и смизансценировал рассказ, и, наконец, был снят мой концерт, в котором среди других номеров был чеховский «Хамелеон». И снимали не где-нибудь, а в Зале Чайковского, а там более полутора тысяч зрителей. Ну, а в финале этого, я бы сказал, психоаналитического эксперимента снова разговор — обмен впечатлениями. В подробности входить не буду, кое-что удалось, впредь я зарекся повторять подобные трюки, не должен актер выбалтывать свои тайны, но в памяти этот поиск остался навсегда.
Долгое время Клавдия Ивановна вынашивала идею снять главу из романа Булгакова про «нехорошую квартиру» в самой этой нехорошей квартире на Большой Садовой, в доме № 10. В те годы пик популярности «Мастера и Маргариты» достиг вершины. Поклонники толпились во дворе и на лестнице упомянутого Булгаковым дома, исписывали стены цитатами, рисунками и всякой ерундой и чертовщиной. Сама квартира была на грани перехода от жилого помещения к мемориальному музею. Удалось договориться о съемке. Я подготовил и срепетировал текст. Мы сняли. Что-то мешало свободному дыханию. Какая-то неопределенность, полумемориальность обстановки да, если сказать грубо, мусор-ность помещения, кишение фанатов на лестнице (а в главе есть большая сцена на лестнице) — ну, все мешало радости общения с булгаковской прозой. Да еще то, что в этот период с нами не было Андрея Торстенсена.
Короче, я недоволен был этой съемкой. Но попытка, затея, эксперимент проявили нечто новое в жизни Учебной программы.
Шеф-редактор
Клавдия Ивановна Строилова немногословна, но умеет формулировать задачу, предложение. Умеет слушать и отбирать существенное. Клавдия Ивановна не умеет отсутствовать! Она реальный участник всех этапов работы, от сценария и репетиций до съемки и последующего монтажа. Никогда публично не руководит. Улаживание всех неурядиц, нестыковок, проблем, административных препон берет на себя. Со своей неизменной и верной помощницей Любой Тимофеевой они уединяются, что-то обсуждают, что-то решают и… действуют, никого не оповещая, что вот, дескать, мы начали решать наши проблемы. Они действуют сами и чаще всего добиваются успеха.
Эта интеллигентная, очень образованная, волевая женщина не похожа на начальника, директора, продюсера, к ней не подходят такие слова. Она просто Клавдия Ивановна. Но при этом она руководит всей машиной Учебной редакции. Руководит сверху, снизу, сбоку, а главное, изнутри процесса. Как говорит один из персонажей Ильфа и Петрова, «таких людей теперь нет и скоро совсем не будет».
Сколько же лет мы с Вами знакомы, а, Клавдия Ивановна? Да, побольше тридцати. Ближе к сорока. Все трудились. Никогда не было времени на излияние чувств, ну разве что торопливый тост по окончании съемок. Теперь, когда мы оба стали старше на несколько десятилетий, поднимаю бокал в Вашу честь. Примите мое уважение к Вам, мою благодарность и мое восхищение Вами.
