Адель Алексеева - Солнце в день морозный (Кустодиев)
В зале с удивлением передавали, что "этот простак" Кустодиев отказался от предложения всесильного Дягилева. А художник, последовательный в своем поведении, уже выходил из здания выставки.
Была метель. В воздухе бешено рвался снег. Кустодиев остановился, глядя на белую землю. В памяти всплыло: черно-красный снег, раненый на земле... И почему-то возникли фигуры двух обывателей, которые смотрят на этот снег и,., спорят о колорите. "Какое чудесное колористическое пятно", - говорит один.
Рисунок на эту тему он сделает через некоторое время и опубликует его в журнале "Новый сатирикон".
В минуту горькую
Длинные тени домов опускались на пронизанное солнцем пространство и резко ложились на землю. Еще не было пяти часов утра. Кустодиев ужэ встал; он чувствовал сильное недомогание: болели плечо, правая рука. Было вообще нерадостно. Юля с детьми в деревне, а без них ему всегда чего-то не хватало.
Потирая плечо, он прислонился к косяку. За окном шумно начинали новый день птицы. Хлопотливые милые галки веселились как на празднике. Старые вороны собрались группой и ворчливо обсуждали свои дела. На подоконник залетела красивая темно-красная бабочка - редкая гостья каменного города.
День предстоял солнечный. Это совсем не то, что требовалось для работы. Придется прикрыть занавесью окна. Надо работать!
Сегодня утром - княгиня Таганцева, днем - князь Голенищев-Кутузов. Днем - живопись, вечером - скульптура. В последнее время Кустодиев стал модным портретистом, особенно после того, как его избрали "за известность на художественном поприще" академиком живописи. С каким бы удовольствием оставил он все это и махнул в деревню. Хорошо еще, к обеду обещали прийти Михаил и Саша с мужем.
...Таганцева пришла с опозданием на полчаса. Немного жеманилась сначала, "каменела". Художник с трудом добился от нее вчерашней естественности. Пришлось говорить на светские темы - о погоде, Царском Селе...
Как только художник уловил в ее позе необходимое, вчерашнее, приказал:
– Так сидите.
В напряженной тишине прошли полчаса. Рука быстро находила нужные краски, они легко ложились на холст.
Но вот княгиня повернулась, изменила позу.
– Пожалуйста, не двигайтесь, - умоляюще попросил художник, быстро подошел к княгине, поправил плечи и отбежал к холсту.
Через час, когда сеанс был закончен, она с облегчением проговорила:
– Наконец-то! Ах, я очень устала... И все-таки у этих красок ужасный запах... Правда, меня ждет хорошая награда за послушание, не так ли? Борис Михайлович, вы позволите мне сегодня посмотреть портрет?
– Это пока не законченный портрет, еще идет работа.
– Ну, пожалуйста, будьте добры. Вы столько дней держите меня в неведении.
– Поймите, вы не должны смотреть вещь в работе, не все понимают этот процесс и смотрят на работу как на готовое, - как ребенку, втолковывал ей художник.
Он не любил показывать недоделанную вещь. Однако было ясно, что Таганцева сегодня так не уйдет. Кустодиев нехотя поставил стул для гостьи напротив, повернул мольберт со стоящим на нем портретом.
– Мне нравится, - сразу же легко сказала гостья. - Вы знаете, очень хорошо получились лицо, волосы. Удивительно, как вы это ухватили "мое", самое характерное выражение липа. Борис Михайлович, вы просто прелесть. Это настоящее искусство.
Художник поклонился, в душе думая лишь об одном: скорей бы она ушла.
– Однако, Борис Михайлович, - продолжала Таганцева, - я, может быть, недостаточно понимаю в искусстве, но не кажется ли вам, что фон какой-то странный...
– Фон еще не прописан. Это уйдет, - сухо объяснил он, - Я же говорил вам, что нельзя смотреть неготовую вещь. Все это еще напишется.
Внутри у него росло раздражение.
– Ну хорошо, Борис Михайлович. Я ухожу. Когда мне прислать за портретом?
– Через три дня.
Художник проводил ее до передней, раскланялся.
И решил сразу, по свежим следам поработать над фоном. Широкой кистью и мастихином он сделал несколько энергичных мазков, однако больное плечо стало опять ныть, и он стал механически вытирать кисти, опуская их в скипидар.
В голове бились мысли о следующем заказчике, который должен скоро прийти, и вообще обо всех этих "именитых", с которыми он оказался столь роковым образом почему-то связанным. Когда-то он трепетал перед ними, с великим тщанием работая над "Государственным Советом"- Теперь по-деловому сажает их в нужные позы, командует, как Веласкес, натурщиками.
Да, Веласкес, властелин кисти... Нельзя было оторваться в музее Прадо от его инфант, карликов, от его гениального портрета семьи Филиппа. При широком, сочном мазке почти прозрачное письмо! И как смело он поставил в центре картины свою любимую маленькую инфанту, рядом карлицу, а короля и королеву изобразил лишь отраженными в зеркале...
Кустодиев так любил искусство старых мастеров, что даже при одном воспоминании о Веласкесе он "отошел" немного. Улыбнулся, вспомнив, как хороши сегодня были волосы у Таганцевой.
Ах, эта рука, почему она так болит, давит сердце... Это совсем ни к чему сегодня. Через час придет светлейший.
В дверь постучали, и появилась мать, Екатерина Прохоровна, которая недавно приехала к ним. Кустодиев почему-то с пронзительной ясностью вдруг увидел, как она постарела. Вот кого надо писать. Не Та-ганцеву, а ее! Сколько он помнит, всегда взгляд матери выражал немой вопрос: как сын, что он?
– Спасибо, милая! - Он обнял ее. Пообещал к трем часам, когда придут сестра с братом, выйти в гостиную.
Она тихо закрыла за собой дверь.
...Князь Голенищев-Кутузов сел в кресло с царственным достоинством. В отличие от Таганцевой он не был говорлив, не менял позу, зато впадал в сонливость.
И снова палитра с красками, мольберт, кисти. А где-то в глубине смутное недовольство тем, как все это похоже, как натурально...
Он писал однажды: "Если меня что привлекает, так это декоративность. Композиция и картина, написанная не натурально и грубо вещественно, а условно-красиво. Вот почему я не люблю своих вещей, в которых все это есть".
Князь и Таганцева были именно грубл естественны, похожи.
– ...Превосходно, в высшей степени натурально, - сказал князь по окончании сеанса. - Весьма и весьма. Не то, что у этих... импрессионистов. Видели днями во дворце Моне, Ван-Гога, Матисса... и еще кого-то, запамятовал. Как вы смотрите на них, Борис Михайлович? Не правда ли, это ужасно? Мазня, беспорядок... Я говорил с его величеством - он думает так же.
Художник сдержанно ответил:
– Мне лично работы импрессионистов кажутся очень интересными. Они расширили возможности искусства.
