Афанасий Коптелов - Возгорится пламя
— Не жнаю. Ишо мало думаль.
Каждый день приходил Проминский, с порога здоровался:
— Дзень добры, пани Надя! Дзень добры, пан Оскар! — И, спросив, не помешает ли он, садился в сторонке. Кивнув на дверь в соседнюю горницу, спрашивал: — Пан Влодзимеж дома?
— Товарищ, — поправляла Крупская с мягкой улыбкой. — Так лучше в нашем кругу.
— Товажыш, — повторял Проминский новое слово, только что входившее (так же, как в русском языке) в разговорный обиход польских рабочих и революционной интеллигенции. — То-ва-рищ Влодзимеж всё пишет?
— Да, Володя работает. Но у него скоро будет перерыв.
Проминский умолкал. Покручивая запорожский ус, слушал перевод «Коммунистического манифеста».
Изредка Надежда Константиновна бросала взгляд на него и трудные слова переводила на польский язык, который немножко помнила еще с детских лет, когда отец был уездным начальником в Варшавской губернии. Яну Лукичу нравилось, что она «розумие по-польску», и его пышные усы качались от широкой улыбки.
— Так! — подтверждал он. — Так есть, пани… товажышка Надя.
Забываясь, он доставал трубку и кисет, но тут же снова клал в карман.
— В этой комнате можно, Ян Лукич, — говорила Крупская.
Проминский покачивал приподнятой рукой, извиняясь, что отвлек ее внимание от книги, и отправлялся курить на крыльцо.
А когда возвращался оттуда, Владимир Ильич выходил в прихожую и зазывал к себе:
— Я закончил свой урок. И Оскар сейчас освободится. Поговорим о чирках, о дупелях.
Проминский начинал убеждать, что в ожидании охоты не надо терять время попусту, — можно заняться рыбалкой. Говорят, на Енисее по ночам хорошо ловятся налимы. На удочку с колокольчиком. Поймается — позвонит.
— Занятно! Хотя, вы знаете, я не любитель рыбалки, — ответил Владимир Ильич другу-соблазнителю, — но мы непременно сходим. Как только управлюсь с неотложными литературными делами.
И Проминский ждал.
Владимир Ильич каждый день встречал его с теплой усмешкой:
— Налимы? Разжирели, говорите? Ну что ж, готовьте колокольчики.
Сегодня Ян немножко опоздал ко второму уроку. Надежда Константиновна уже читала из «Манифеста»: «…рабочие, вынужденные продавать себя в розницу, представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а потому находятся в зависимости от всех случайностей конкуренции, от всех колебаний рынка». Она пояснила, что такое «розница», как понимать «случайность» и как между капиталистами возникает «конкуренция», но Оскар, вздохнув, потер лоб, на этот раз обеими руками.
— Мужчина продавать себя? — Его лицо вмиг покраснело. — Ходить на рынка?
Он замахал тяжелыми кистями рук и опустил глаза.
— Пан не розумие? — спросил Проминский, привставая со стула. — То ж есть ясно.
— А вы… всё понималь? — обидчиво выпалил Энгберг.
Это было так неожиданно, что Ян Лукич встал и развел руками. Потом подошел поближе и заговорил спокойно, рассудительно:
— Немножко розумем. Естэм роботникем. И пан Оскар — роботник. Мы — на еднэм заводе. То — наш рынэк. Так, пани Надя?
— Да, Ян Лукич, — подтвердила Крупская, — так надо понимать эту строку из «Манифеста».
— А наш товар, — Проминский несколько раз, будто подымая тяжесть, согнул руки в локтях, — сила! Больше продать у нас ничего нет.
— Совершенно точно, — снова подтвердила Крупская. — Спасибо вам, Ян Лукич.
Оскара глубоко задела эта ненарочитая благодарность. Стало неприятно: Проминский сразу понял прочитанное, а ему, Энгбергу, растолковывают вдвоем, как маленькому, и он, раздраженно поднявшись, пошел к двери.
— Куда же вы, Оскар Александрович? — окликнула Надежда Константиновна. — У нас еще одна страничка.
Приостановившись у порога, он потер лоб:
— Голова сталь больной.
— Ой, так ли?
Энгберг, покраснев больше прежнего, поклонился и вышел.
— Забыли свои записи. — Крупская бросилась вдогонку и уже на крыльце отдала тетрадку. — Завтра, как обычно, в это же время. Надеюсь на вашу аккуратность.
От волнения она широко распахнула дверь в маленькую горницу:
— Извини, Володя, что помешала. Он ушел среди урока.
— Кто ушел? Оскар? — Владимир порывисто встал. — Да как же так? Заболел, что ли?
— Я… Как это по-русски? — Проминский, позабыв, что у него дымится трубка в руке, вошел в открытую дверь. — Виноват есть.
Владимир Ильич, не замечая едкого табачного запаха, стал расспрашивать, как это произошло. Потом сказал:
— Ничего. Устроим каникулы. Мы с Яном Лукичом сходим…
Вспомнив о дымящейся трубке, Проминский шагнул в прихожую. Владимир Ильич остановил его:
— Я сегодня работать уже не буду, — можно и здесь подымить. У нас же Елизавета Васильевна курит… Так, дорогой мой Ян Лукич, наконец-то мы сходим на рыбалку. За налимами! С колокольчиками! Потом с тобой, Надюша, побываем за Енисеем. Тебе давно хотелось. А Оскар одумается. Придет. Не может не прийти. И мы ему позднее как-нибудь напомним в мягкой, шутливой форме, что временем надо дорожить, — его у нас не так уж много.
4
В канун петрова дня, для шушенцев не только долгожданного розговенья, но и престольного праздника, звонарь вызванивал в мелкие колокола что-то похожее на разудалый перепляс. Богомольцы расходились от вечерни.
Владимир Ильич шел навстречу им. У ворот церковной ограды столкнулся со Стародубцевым.
— Вовремя идете, — сказал учитель и, приподняв фуражку, многозначительно добавил: — Оба там.
— Кто «оба»? Мне нужен только священник.
— Без псаломщика не обойдетесь. Я венчался — знаю. Сейчас они учинят вам «обыск», с божьей помощью.
— Хорошо, что не с жандармской.
— В церковную «обыскную» книгу запишут. «По указу его императорского величества».
— И в церкви «по указу»?! Как говорится, к каждой бочке гвоздь!
— Такой уж порядок. А вы, позвольте полюбопытствовать, кого в посаженые отцы попросите?
— Никого. Абсолютно никого.
— По обычаю полагается. И мне слышать довелось: Симон Афанасьевич счел бы за честь. Говорят, готов тройку с бубенцами…
— Знаете что? — Владимир Ильич взял учителя за пуговицу пиджака. — Я послал бы его к черту, но вы постесняетесь передать. Скажите только: как-нибудь без него обойдемся.
— И лучше будет… А у меня к вам сердце повернулось, когда вы помешали мужикам на кулачки сойтись, ребятишек остановили. Потом грифельные доски помогли…
— Трав да кореньев собрали?
— Есть белена, дурман. Солодкового корня накопаем. Осенью соберем валериану, одуванчик. Как договорились с провизором Мартьяновым.
![Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]](/uploads/posts/books/50636/50636.jpg)
