Юрий Мажарцев - Дембельский альбом
Советская гидрография продолжала изучение берегов родной страны вплоть до Великой Отечественной войны. Занималась корректурой карт, производила прибрежный промер, осуществляла оборудование гаваней и мест стоянок. Шло дальнейшее освоение Северного морского пути. На картах появились новые имена: Шмидт, Папанин, Крылов. Была проделана поистине титаническая работа, и к началу войны флот имел не только точные навигационные карты без белых пятен, но и прекрасно оборудованные гавани для базирования.
В войну гидрографы воевали, как все. Как все, платили жизнями за Победу. Они обеспечивали проводку конвоев союзников, постановку минных заграждений, высадку десантов. К высадке десантов гидрографы готовили точные карты места нанесения удара. Они высаживались на берег первыми для установки средств навигационного обеспечения, проще говоря, фонарей, чтобы указать в темноте и тумане курс десантным катерам. Наверное, могли бы быть написаны повести, и сняты фильмы о том, как перед высадкой десанта в Феодосию в ее порт прорвался сторожевой катер с группой гидрографов, которую возглавлял лейтенант Александр Вейнблат. Они с боем захватили маяк, зажгли огонь для ориентиров десантных кораблей и, удерживая его, вели корректуру артиллерийской стрельбы крейсеров Черноморского флота.
После войны гидрографическая служба продолжала делать то, что она и делала раньше. Измеряла глубины, корректировала карты берегов, обеспечивала проводки военных кораблей и торговых судов. В общем, негероическая и незаметная работа.
Но уже приближался звездный час гидрографов - оснащаемый оружием чудовищной разрушительной силы подводный флот начал выходить в океан. В начале шестидесятых в океан на боевое дежурство стали выходить атомные подводные лодки. Они представляли собой стартовую площадку для запуска ракет с ядерным зарядом. И оказалось, что для стрельбы надо точно знать место этой площадки в мировом океане. Определение координат субмарины, идущей под водой по счислению, уже не удовлетворяло требованиям технического века. Командующий ВМФ адмирал Горшков потребовал от гидрографов дать константу, то есть некую величину, которая была бы неизменна для каждой точки океана. К тому времени была популярна теория о том, что соленость воды Мирового океана индивидуальна в каждой точке, и значение это неизменно. Этой теории придерживались многие ведущие мировые ученые, работающие в области океанографии. Было решено составить карту морских течений и солености воды в каждой точке океана. Предполагалось, что дополнительно к координатам, определенным по счислению, лодка будет определять под водой место по картам течений и по определению концентрации соли в морской воде, данные о которой тоже будут привязаны к навигационным картам. Была идея оснастить каждую лодку прибором для определения солености воды.
Итак, гидрографам приказали выйти в океан. Они ответили Есть!. Но на чем? На промерных катерах на просторы Атлантики не выйдешь, равно как и на просторы Тихого океана. Говорил адмирал Макаров, что надо строить океанские корабли для научных целей… Не слушали.
До постройки первых океанских научных лайнеров гидрографам выделили учебные парусники «Седов» и «Крузенштерн». Точнее, это были парусно-моторные суда. Им была присвоена очень красивая аббревиатура ЭОС - экспедиционное океанографическое судно. Российские гидрографы вышли на просторы Атлантики, Тихого и Индийского океанов. Начался период гидрологических исследований. Суда выходили в океан, ложились в дрейф, то есть вырубали двигатели и плыли по течениям Мирового океана, измеряя соленость воды. В течение нескольких лет были получены данные, которые полностью опровергли теорию о том, что соленость воды постоянная величина в каждой точке Мирового океана. Оказывается, медленно, но верно, течения перемешиваются и меняют состав воды.
Мир снова вспомнил о российском флоте. Раз в месяц «Седов» и «Крузенштерн» заходили в порты дальних стран. Жители портовых городов приходили посмотреть на самые крупные в мире парусники. Приход таких судов был целым событием для любого портового города. Люди всех наций фотографировались на фоне белоснежного корпуса «Седова» и черных бортов «Крузенштерна».
В первой половине шестидесятых годов со стапелей верфей в Германской Демократической Республики сошли друг за другом два научных судна, заказанные для гидрографов – «Балхаш» для Тихоокеанской экспедиции и «Полюс» для Атлантической. Парусники вернули в мореходные школы, а в океан вышли специально построенные для этой цели океанографические суда. Началось освоение русскими гидрографами Мирового океана.
Ставка на гидрологию оказалась неудачной. И тут вспомнили о геофизике. Уже полвека геологи применяли метод маятниковой съемки, проще говоря по размаху и периоду качания маятника в определенной точке земной поверхности определяли ускорение свободного падения. Колебания его величины зависят от залегания различных руд. И в каждой точке эта величина всегда индивидуальна и неизменна.
Результаты измерений, проводимых на на шельфе океана (в прибрежной зоне), привели к возникновению нового направления в геофизике - морской геофизике. Именно к ней обратили взоры военные океанографы. Были разработаны и созданы приборы для определения величины ускорения свободного падения с точностью до восьмой цифры после запятой.
Параллельно шло строительство научных судов, сначала в Германии, а потом и в Польше. На каждом флоте в дивизионах ОИС (океанографических исследовательских судов) насчитывалось от пяти до семи больших судов водоизмещением до 10 тысяч тонн - примерно две Авроры, с лабораториями и комфортабельными по тем временам каютами. И даже с огромной санчастью из нескольких помещений, поскольку, по замыслу создателей, на случай войны эти пароходы могли быть легко превращены в госпитальные суда. В их названиях была отдана дань памяти великим гидрографам. На белоснежных бортах появились славные имена: «Вилькицкий», «Невельской», «Академик Крылов», «Коврайский» - последний был построен для Северного флота, имел ледокольный корпус - воплощение идеи Степана Осиповича Макарова. Из группы судов берегового промера Гидрографическая служба превратилась в мощную самостоятельную структуру. Служить в ней стало почетно и престижно.
Грустно, что сейчас эти белые пароходы отправили досрочно на металлолом. Ощущаешь чувство вины перед памятью тех, чьи имена носили корабли. Говорят, у флота нет денег, чтобы содержать даже атомный флот, а не только какую-то науку. Как врач я понимаю, что мы все сейчас находимся в фазе выздоровления, мы переходим в новую для нас общественную формацию. Я хочу верить, что она более прогрессивна, чем та эпоха, из которой мы уже ушли. И поэтому же хочу верить и в то, что общество, выздоровев, снова вспомнит о людях, которые, изучая море и океан, служили России …не славы ради, а пользы для…. И опять поплывут к новым чудесам океана белые корабли науки.
