Энтони Берджесс - Уильям Шекспир. Гений и его эпоха
Со 2 декабря по 2 января свадьбы были запрещены. На заключение брака в этот период требовалось специальное разрешение, которое стоило дорого: таково было отношение церкви к рождественскому посту, а с 27 января по 7 апреля был также наложен строгий церковный запрет. Можно было обойтись без ненужных расходов и заключить брак до начала рождественского поста. Вот откуда эта запись в Вустерской приходской книге от 27 ноября.
Именно в этот момент на сцене появились Сэнделс и Ричардсон с их невероятным вознаграждением в сорок фунтов: большая сумма в те дни, ее почти хватило бы на то, чтобы купить «Новое место», самый красивый дом в Стратфорде. Этих денег хватило, чтобы обезопасить епископа Вустерского и его верных слуг, любую сумму можно было позаимствовать ради выдачи специального разрешения на брак «Шагспира» и Энн, которую с напускной скромностью и незаслуженно назвали «девушкой». Оплата обеспечила разрешение, ничто не могло воспрепятствовать этому браку, он имел законную силу: не было никаких предыдущих браков со стороны каждого партнера, не было никаких запретных кровосмешений. Особое разрешение давало право оглашать в церкви имена вступающих в брак только два, а не три раза, как это требовалось по церковному уставу. Энн с помощью физически сильных и могущественных друзей доказала, что она нашла выход из положения.
Другая Энн, вместе со своими родителями и родителями Уилла, должно быть, узнала об этом. Уилл сделал беременной девушку (что весьма сомнительно) и попытался избежать наказания. Уилл сдался с горьким смирением и был отведен на заклание или на супружеское ложе. Роль уважаемого по христианским канонам дворянина была навязана ему. Такое впечатление, по крайней мере, создается при дотошном изучении документально подтвержденных фактов, но ни один из поклонников Шекспира не обязан соглашаться с ними. Можно допустить, что Уильям Шекспир, который занесен в епископальные списки 27 ноября 1582 года, совсем не тот человек, которому предстояло написать пьесы. Уорикширские Шекспиры вымерли, но, возможно, что во времена Тюдоров их было много в округе. Наш Шекспир, конечно, является «Шагспиром» следующего дня регистрации. Это совпадение предназначено для тех, кто хочет видеть начало карьеры Уилла такой, какой она стала в конце, буржуазно благопристойной. Но я, вместе с другими, такими, как Фрэнк Харрис, прошу прощения за свою веру в то, что Уилла заставили жениться на женщине, которую он на самом деле не любил, и отсутствие любви в браке было одной из причин, по которой он покинул Стратфорд и отправился в Лондон на поиски новой жизни.
Когда Уилл и Энн зажили своим домом, это мог быть только дом его родителей на Хенли-стрит. В дни своего процветания Джон Шекспир купил жилой дом с хозяйственными постройками и земельным участком, но все это было продано, когда над ним разразилась беда. Энн принесла очень скромное приданое: шесть фунтов, тринадцать шиллингов и четыре пенса, которые «полагалось ей выплатить при ее замужестве», как сказано в отцовском завещании. Только что поженившаяся парочка не могла позволить себе собственного дома, а Сэнделс и Ричардсон сделали все, что в их силах, в проявлении щедрости по отношению к Энн. Возможно, что собственность Джона Шекспира на Хенли-стрит не ограничивалась домом, который сейчас представляют как место рождения поэта, что он также владел домом по соседству. Но вряд ли что-то помешает созданию образа Энн и Уилла, не имеющих своего угла, кроме спальни (Гилберт теперь вынужден делить ее с Ричардом и Эдмундом), в которой из супружеской обстановки была только двуспальная кровать, по грубой шутке елизаветинцев, скачущая на четырех голых ногах (найдутся такие, которые скажут, что их пять). Возможно, сама Энн привезла эту кровать из Шоттери: супружеское ложе ее отца и мачехи, во вдовстве оказавшееся более не нужным; престарелая вдова, госпожа Хэтауэй, могла воспользоваться одиночным ложем своей падчерицы. Возможно, это была не та лучшая кровать, которую Уилл отдельно упомянул в завещании, оставив ее собственной вдове. Однако немного он готов был оставить Энн (она могла заявить на основе общего законодательства о своем вдовьем праве); но едва ли он мог бы оспаривать ее право на двуспальную кровать ее собственного отца. Однако это, конечно, только предположение.
Пережив период острого недоверия и ревности («Мой сын едва вышел из детского возраста, а вот ты засиделась в девках»), Мэри Шекспир, возможно, стала очень довольна появлением в доме взрослой невестки, имевшей богатый опыт в кухонной экономике и ловко орудовавшей метлой; после рождения Эдмунда Мэри, вероятно, уставала и понимала, что стареет. В семье было пять беспомощных особ мужского пола, за которыми был нужен присмотр, а Джоан, как бы она ни хотела помочь матери, было только тринадцать. И вот Энн Шекспир заняла место, которое принадлежало бы старшей дочери, будь она жива. Энн, возможно, сочла разумным баловать свою свекровь, которая имела немалый опыт в красоте и муках родов. Как ладили между собой Энн и ее муж, мы можем только догадываться. Уилл, возможно, старался не глазеть по сторонам, но тосковал по более молодой плоти, которой в Стратфорде было немало. Если, как мне кажется, «Комедия ошибок» была задумана и написана между 1582-м и 1587 годом, то простительно искать в ворчливых признаниях Адрианы впечатлений автора от семейной жизни. Та, подозревая своего мужа в неверности, говорит аббатисе, что нередко бросала супругу обидные упреки:
Ему об этом только и твердила:
Ночами даже не давала спать,
И за обедом часто упрекала, —
В гостях на это намекала вечно, —
Всегда к тому сводила разговор.
Нет-нет, греху не потакала я.
Аббатиса серьезно осуждает ее:
Вот почему твой муж сошел с ума.
Вредней, чем псов взбесившихся укусы,
Ревнивых жен немолкнущий упрек!
Ты сон его своей смущала бранью, —
Вот почему стал слаб он головой;
Ему упреком пищу приправляла, —
Ее не мог усвоить он, волнуясь:
Вот почему жар лихорадки в нем!
Огонь в крови и есть огонь безумья.
Ты говоришь, его лишила ты
Утех и отдыха; то порождало
В нем меланхолию, она ж — сестра
Отчаянья угрюмого и злого;
И вслед за ней идет болезней рать…
Что может быть вредней ее для жизни?
Нет развлечений, и обед, и сон,
Что жизнь хранят, упреками смущен.
Взбесился б скот! Так мужа ты сама
Свела своей ревнивостью с ума[12].
Изложено настолько красноречиво, что невольно напрашивается мысль о том, что автор пережил нечто подобное. Однако, конечно, Уилл мог думать как о чужой жене, так и просто все вообразить себе.
