Леонид Леонов - Нашествие
Ф е д о р (в тон ему). Да нет, я в арифметике силен.
Все кратко посмеялись.
М о с а л ь с к и й. Но ваши люди действовали одновременно в десяти местах. Минимально мы считали вас за тридцать - сорок.
Ф е д о р. А это мы так хорошо работали, что вам показалось за сорок. (Сдержанно.) Погодите, когда их останется четверо, они померещатся вам за тысячу.
Фаюнин возмущенно подталкивает в бок Таланова, - какова, дескать,
дерзость.
М о с а л ь с к и й (подавив в себе ярость). Если ты не перестанешь скалиться, потаскуха, я сам сдеру этот смех с твоей морды...
Ф е д о р (так же негромко и с потемневшими зрачками). Это твоя мама обучала тебя на чужбине русскому языку?
Шпурре бьет кулаком по столу. Звон стакана о графин. От прежней элегантности Мосальского не остается и следа. Со словами: "Скорой смерти ищешь, дьявол?" - он пружинно поднимается и, схватив пистолет за ствол, кидается к арестованному. Два солдата привычно, со спины, выпрямляют Федора. Нахмурив брови, Анна Николаевна безотрывно смотрит в лицо сына.
Ф а ю н и н (вцепясь в локоть Мосальского). Только не здесь, Александр Митрофанович, ради Христа, миленький... Не здесь! Тут же еда, вы мне всю обстановку забрызгаете. Там у нас тихий чуланчик есть... Александр Митрофанович!
Шпурре также показывает жестом, что делать это предпочтительнее там.
Федора уводят.
А н н а Н и к о л а е в н а. Если не уйти... то хоть отвернуться я могу, господин офицер? Я не люблю жандармских удовольствий.
М о с а л ь с к и й (смешавшись). Вы свободны. Благодарю вас, мадам. (На ходу расстегивая рукава сорочки, он спешит догнать ушедших.)
А н н а Н и к о л а е в н а. У меня закружилась голова. Проводи меня, Иван. (Видит на полу оброненный платок Федора. Вот она стоит над ним. Она поднимает его. В его центре большое красное пятно... Все смотрят. Она роняет платок.) И тут кровь. Какая кровь над миром...
Фаюнин любезно провожает Талановых до дверей. А н н а Н и к о л а е в н а
уходит первою.
Ф а ю н и н. Железная у тебя старушка, доктор. Ты послабже будешь. (И враз притворил за ним дверь.)
Исподлобья поглядывая на телефон и внезапно меняя направления, Шпурре ходит по комнате. Он даже берет трубку, свистит, стучит по ящику, как бы стремясь разбудить в нем голоса победы. Потом очень обеспокоенный М о с а л ь с к и й вводит м о т о ц и к л и с т а. Отдание чести. Из громадного штабного конверта Шпурре извлекает крохотную, в несколько слов, записку. Он вертит ее в руках. Мосальский воровски заглянул через плечо. В
его лице отразилась растерянность.
Ш п у р р е. Verhor vertragen!*
_______________
* Допрос отложить на завтра!
Уходит м о т о ц и к л и с т. Удаляются офицеры. Конвойный командир снимает караул: "Vertreten, marsch!"* Шпурре все еще смотрит в записку.
_______________
* Команда.
Ф а ю н и н. Ай новости есть, милый человек?
М о с а л ь с к и й (торопливо застегивая запонку на обшлаге). Не пришлось бы тебе, Фаюнин, где-нибудь в канаве новоселье справлять. Плохо под Москвой.
Ф а ю н и н (зловеще). Убегаете, значит... милый человек? А мы?
Уходит и М о с а л ь с к и й. Шпурре все стоит. Фаюнин осторожно, чтоб
разведать обстановку, подходит к нему с бокалом вина.
Не позволите винца... для поддержания сил?
Точно не узнавая, Шпурре смотрит на него сверху вниз и вдруг хватает за плечи. Это разрядка бешенства. Оба бормочут что-то - Шпурре и Фаюнин, раскачивающийся в его лапах. Вино расплескивается из бокала. Откинув градского голову в кресло и оглашая тишину одышкой, Ш п у р р е покидает гостеприимного именинника. Фаюнин долго сидит зажмурясь: судьба Кокорышкина еще витает над ним. Когда он открывает глаза, в меховой куртке, надетой на одну руку, другая на перевязи, перед ним стоит
К о л е с н и к о в и с любопытством разглядывает его.
К о л е с н и к о в. Шею-то не повредил он тебе?
Фаюнин щурко смотрит на него.
Я бы и раньше зашел, да вижу - ты с гостем занят... (И показал жестом.) Мешать не хотел.
Ф а ю н и н (с ядом). В баню, что ль, собрался, сынок?
К о л е с н и к о в. Уходить мне пора. Засиделся в отцовском доме.
Ф а ю н и н. Посиди со стариком напоследок... Федор Иваныч.
Колесников садится: задуманное предприятие стоит таких задержек.
Поближе сядь.
К о л е с н и к о в. Поймали, слыхать, злодея-то. Что ж не радуешься?
Ф а ю н и н. Задумался я, Федор Иваныч... Как отступали красные-то, я эдак при обочинке стоял. Тишина, кашлянуть страшно. А они идут, идут... И не то зубы, знаешь, не то снег под лыжами поскрипывает. Тут соскочил ко мне паренек один в шинелке, молоденький, обнял, дыханьем обжег... "Не горюй, говорит, дедушка. Русские вернутся. Русские всегда возвращаются..." (Поежась.) Как полагаешь, сдержит свое слово паренек?
К о л е с н и к о в. Тебе видней, Николай Сергеич. Не меня паренек-то обнимал.
Ф а ю н и н. И вспомнилось еще: как зайдешь, бывало, в дворницкую, к родителю твоему: "Запрягай, Петруха, рыженькую, а в пристяжку Гамаюна да Сербиянку возьми!" Вскинет он кафтанишко, кушаком опояшется, ровно пламенем... да как вдаримся с ним во льны, в самый ветер луговой... Э-эх!
Ничто не изменилось в позе Колесникова, равно и в лице Фаюнина,
раскрывающего свои карты.
Мы Петра Колесникова не забижали. К праздникам обновки, малюточкам сластей. (Толкнув в колено.) Ай забыл фаюнинские прянички?
К о л е с н и к о в. С кем говоришь, Николай Сергеич? Невдомек мне.
Ф а ю н и н (строго). Бог тебя нонче спас. Бог и я, Фаюнин. Это мы с ним петелку с тебя сняли.
Два громких аккорда на талановской половине, и потом музыка, почти
затухающая порою.
Железная старушка играет. Доказать мне стремится, что не жалко ей родимого сынка... (Тихо.) Сдавайся, Андрей Петрович. Ведь я тебя держу.
Колесников стремительно поднимается, оглянулся. В залитом луною окне постояла т е н ь в ш л е м е и с о ш т ы к о м и снова двинулась
взад-вперед.
Тогда он садится и закуривает.
К о л е с н и к о в. Куда уж сдаваться? И так в паутине твоей сижу. Сказывай, зачем звал?
Ф а ю н и н. В непогодную ночь мы с тобой встретились. Какие дерева-то ветер ломит, оглянись. И мы с тобой в обнимку рухнем посередь людского бурелому... А может, полюбовно разойтись?
К о л е с н и к о в. Так ведь не пустишь, хорь.
Ф а ю н и н. Милый, дверку сам открою... А как вернется паренек в шинелке, и ты мою старость приютишь. Не о фирме мечтаю. Не до локонов Ниноны: сыновья на отцовские кости ложатся мертвым сном спать! Хоть бы конюхом аль сторожем на складу... Мигни - и уходи! (Помолчав.) Выход только в эту дверь. Там не выйдешь!
К о л е с н и к о в. Значит, бьют ваших под Москвой... русские-то?
Ф а ю н и н. Все - весна и жизнь лежат перед тобою. Нюхни, сынок, пахнут-то как! Хватай, прячь, дарма отдаю... Ночь ведь, ночь, никто не услышит нас.
