Михаэль Деген - Не все были убийцами (История одного Берлинского детства)
«Ну что ж, удачи», — сказал сидевший за столом мужчина и строго посмотрел на меня.
Я бежал по улице, мать шла следом за мной. Она все еще покашливала.
Убедившись, что нас никто не слышит, мать сказала: «Мы должны договориться, что скажем в случае необходимости».
«Ясно», — сказал я и снова засмеялся.
«Прекрати смеяться! Ну, так как тебя зовут?» — спросила она строго.
«Михаэль Деген», — хихикнул я.
«Как тебя зовут?!» Мать почти кричала.
Я оглянулся и приложил палец к губам. Она испугалась, ее лицо стало каким-то обиженным.
«Ну ладно. Меня зовут Макс Гемберг, я из Лихтенберга, жил на площади Германа Геринга, мой дом разбомбило».
«Какой номер дома?»
«Понятия не имею».
«Ну что же ты?»
«А ты сама-то знаешь?»
«Тоже нет».
Она опять рассмеялась.
«Да есть ли на самом деле площадь Германа Геринга?»
«Почем я знаю?»
Быстро, почти бегом, громко хохоча, мы пересекли Курфюрстендам. Никогда я так не любил мать, как в тот момент. Мною вновь овладело прежнее чувство надежности, уверенности в себе. Был прекрасный, сияющий, солнечный день. На ясном голубом небе не было ни облачка.
Повсюду воняло горелым. Запах гари смешивался с тошнотворно-сладковатым трупным запахом. Впечатление было такое, как будто все вокруг сровнял гигантский паровой каток.
Однако для нас все это не имело никакого значения. Светило солнце, было тепло, и чем больше был царящий вокруг хаос, тем безопаснее мы себя чувствовали.
«Хорошо бы сейчас искупаться. Окунуться в горячую воду. Какое блаженство!» — размечтался я. — «Помнишь, как мы были с тетей Региной на Груневальдском озере? Она не умела плавать, но делала энергичные гребки руками, а вода ей дохошидила от силы до колен».
«Не смейся над ней!»
«Я не смеюсь. Это было чудно. Ну что, пойдем поплаваем?» — спросил я. В эту минуту мне не хотелось думать ни о чем плохом. Мне хотелось, чтобы с лица матери исчезло это озабоченное, мрачное выражение.
«Ладно», — сказала она. — «Пойдем на Груневальдское озеро. И если не найдем там места, где можно переночевать, то в крайнем случае, там можно будет утопиться».
Я остановился.
«Извини», — пробурчала мать и взяла меня за руку. — «Нам нужно попытаться поймать Лону. Надеюсь, ее дом не разбомбило».
«Если бы мы там немного подождали, может быть, нам дали бы еще поесть», — сказал я осторожно.
«Так тебе и дали поесть! Знаешь, какие там буквоеды сидят? Во время воздушных налетов они в первую очередь думают о спасении своей документации».
Мы пришли на Оливаерплац и зашли в маленькое кафе на углу Ксантенерштрассе. Нам предложили бурую воду, лишь отдаленно напоминавшую кофе.
«На большее я и не рассчитывала», — сказала мать. — «По крайней мере, что-то горячее».
Она попросила разрешения позвонить по телефону.
«Попытайтесь», — ответила хозяйка.
Мне очень хотелось есть. Я сидел, медленно потягивая горячую, темную жидкость. В кафе было очень темно, хотя время едва перевалило за полдень.
Почти все окна в помещении были затемнены, а электричество экономили. Я замерз, а горячее питье согревало меня.
«Можно мне еще одну чашку?» — попросил я.
«Ну-ну, молодой человек! Две чашки кофе? В твоем возрасте это вредно для здоровья».
Мы засмеялись, и хозяйка налила мне из термоса еще одну чашку. Потом присела за стол рядом со мной и стала смотреть, как я пью.
«Твоя мама может заплатить?»
«Сколько стоит эта черная вода?» — спросил я.
Похоже, здесь ей было скучно. Мой вопрос ее явно развеселил.
«Для постоянных клиентов у меня припрятана пара пирожных. Хочешь?»
«Я не знаю, сможет ли мама заплатить за них. Мы в этих местах вообще никогда не бывали. Наш дом разбомбило».
«Не беспокойся, это за наш счет».
Она пошла к стойке.
Мать вернулась довольно скоро. «Быстрее, мы должны встретиться с Карлом Хотце», — сказала она.
«Хотите пирожное?» — спросила из-за стойки хозяйка. — «Ваш мальчик сказал, что ваш дом разбомбило. У вас обоих такой измученный вид! И кофе свой вы еще не выпили».
Мать торопливо глотала куски пирожного, запивая их кофе. «Сколько я вам должна?» — спросила она, закончив есть.
«Заплатите только за три чашки кофе. Платить за пирожные не нужно. Считайте, что вас и вашего сына я пригласила».
«Три чашки?» Мать посмотрела на меня.
«Мне было так холодно!» — сказал я.
«Не бойтесь, это ему не повредит», — засмеялась хозяйка.
Мать расплатилась и поблагодарила. Я пожал хозяйке руку. Она так по-доброму отнеслась ко мне! Это было, как мимолетная ласка. Я почувствовал себя не «этнически неполноценным» еврейским мальчиком, а обычным берлинцем, таким же, как хозяйка кафе.
До сегодняшнего дня я не могу освободиться от этого чувства недоброкачественности, неполноценности, привитого мне еще в детстве.
Мы вышли из кафе. И опять вспомнил я слова моего друга Хайнца Крамаша.
«Поганые евреи!» — громко сказал я.
«Что?!» Мать остановилась как вкопанная.
Я молчал.
«Что ты сейчас сказал?»
«Так, ничего».
Она схватила меня за руку и потащила за собой. «Глупый мальчишка, думай, что говоришь!»
Мать шла все быстрее, мы почти бежали по Уландштрассе. «Скоро ты будешь гордиться тем, что мы здесь пережили!»
«Если мы останемся живы», — сказал я, с трудом переводя дыхание.
«Да, если мы останемся живы», — согласилась мать.
«Хочу есть», — заныл я.
«Ты же съел пирожное!»
«Хочу есть!»
На подобные заявления мать реагировала панически. Она просто не могла перенести, если я хотел есть или уставал. Я это знал и иногда пользовался ситуацией, чтобы помучить ее. В таких случаях ее лицо застывало. Она изо всех сил старалась не выдать себя, не заплакать. И от этого иногда становилась грубой. Схватив за запястье, она потащила меня вперед.
«У меня мало денег, сперва мне нужно продать украшения», — проворчала она. — «Тогда мы опять сможем купить продовольственные карточки. Ты ведь сможешь потерпеть?»
«Может, Лона принесет какие-нибудь продукты».
«Да», — сказала мать. — «Когда урчит в животе, тут уж не до шуток».
Коротко засмеявшись, она обняла меня. «Идем, дорога оказалась длиннее, чем я думала».
«Но мы могли бы поехать».
«Лона по телефону сказала мне, что проверки на дорогах участились и нам вообще лучше не пользоваться транспортом».
Мы дошли до Гогенцоллерндам. На другой стороне улицы мы увидели Лону.
Она стояла довольно далеко от нас возле груды обломков. Лона сделала нам знак — идите в направлении Фербеллинерплац — и сама пошла в том же направлении. На голове у нее был платок. Издали ее фигура казалась квадратной.
