Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931
Вот случилось, та самая оленуха с простреленным ухом повела сюда маленького на прекрасное пастбище и вывела его на пастбище, не открытое, но все-таки сверху орел усмотрел. Это был, вероятно, тот самый орел, что покружил внизу над птичьим базаром, взмыл наверх и увидел на пастбище Хуа-лу с маленьким. Я только что с оленьей горной тропы кое-как перевалил через кряж в эту Барсову падь, и мне открылось сверху: у куста, как мертвый, пластом лежал олененок, а мать Хуа-лу встала на задние ноги, передними отбивала орла. Я выстрелил сверху, орел упал. Хуа-лу на мгновенье замерла, чтобы понять событие и, увидев меня, свистнула: и со всего маху бросилась… В кустах, вероятно, было много оленей, но их было трудно разглядеть. Я обошел… дубовая вилка от удара оленя разошлась, но тут же мгновенно обратно сошлась и зажала ногу у самого копытца.
У них бывает. Раз я нашел скелет оленя в чаще, кости туловища были внизу, а голова висела наверху, и рога были так запутаны в лианах и ветках, что и теперь, через несколько лет после гибели, с трудом удалось их вызволить. А то раз оленуха стала на задние ноги, потянулась за дубовым листком и кого-то испугалась, ошиблась, голова ее попала в развилок, и я нашел висящим еще теплое безжизненное тело…
Вот и тут Хуа-лу, не доглядел я, обречена была на погибель. Я издали узнал ее по дырочке на правом ухе и стал подбираться: она лежала с раскрытым ртом, серый язык висел на боку, из маленьких черных губ выбивалась белая пена, глаза навыкате безумно белели. Я бросил винтовку и полз осторожно, <2 нрзб.> и неловкое движение, она соберет последние силы и сломает свою хрупкую ногу, нет! я должен был незаметно подползти и сзади сразу схватить за оба копытца.
Ну, вот, я подполз и схватил двумя руками за две ноги <1 нрзб.> копытца: мне дуб помогал, и я обе задние ноги крепко связал кожаным ремнем. Я пояском прикрутил ее передние ноги к шее, примерился поднять на себя, но не мог. Потом я долго обламывал кусты, где свалился орел и, верно, много раз проходил мимо олененка: он слился с землей, покрытый и своими собственными и солнечными зайчиками, я на него наступил, и он не поднялся, он был как неживой, но я его хитрость понял, тоже связал и отнес к матери…
Мы скоро вернулись сюда, срубили носилки и вдвоем кое-как с трудом донесли Хуа-лу.
Прибой моря — это часы и такие сроки…
С этого все началось. И так всегда настоящее жизненное дело начинается случаем, похожим на сказку. Я это много раз у других замечал, и вы только вспомните, вдумайтесь, как, друг мой, у вас началось. Да, я знаю, конечно, надо уметь, надо быть готовым, надо учиться и даже план держать в голове, но роднит нас с целым не план, а случай и как ты сам в этом случае — умел схватить свою судьбу за копытце…
Целебные свойства широко известны в примерах, и я в Зусухэ был не первый оленевод: просто был известным, и Лувен меня знал…
1) Очерк Владивосток.
2) На базе.
Жизнь разбивается на две — досуже-поэтическую и буднично-деловую, потому что мы разделяемся в себе надвое, и так было давным-давно, а новый человек Дерсу Дауров должен быть целым, и жизнь ему должна быть единой, и его деловой взгляд на вещи должен скрывать в себе поэзию, а поэтическое воззрение его быть деловым. И вот еще что! жизнь разбивается на две, потому что мы распадаемся в себе на великих людей, двигающих историю, и на «быдло», наше, дремлющее в своем болоте, все от этого. А новый человек Дерсу Дауров является не отдельно великим, а только именным описателем великого безымянного освобождения из недр нашего «быдла». И еще последнее — что я, автор бумажной затеи «Новая Даурия», если только не имею намерение просто обмануть рабочего человека сказкой во время досуга, а оживляю этой бумажной затеей и самую жизнь, я должен всем своим «животом», как только могу…
Конечно, бывает в отдельных случаях, что человек безобразит в природе, и ничего не остается от него на траве, кроме обглоданных косточек и гадких бумажек. Но это случаи, и, как правило, вот, например, взять большой город: вот именно в скрытых недрах большого города, в его муках и судорогах создается мечта и сила для созидания новой Даурии. Чтобы это не умозрительно только, а прямо по себе <2 нрзб.>, хорошо жить где-нибудь на окраине большого города, видеть…
Возможно, при нынешнем человеке без того, чтобы в какой-нибудь мере не смешать поэзию с правдой и не выдать одно за другое, совсем и нельзя и что это вообще и не беда, но только при одном, конечно, условии, чтобы сам поэт обманывался, а не обманывал сознательно других…
…мягкие, у других сухие, и 1-й становится на ноги, и другой с сухими не бьет его, а тоже становится и ногами…
Хороший самец волку не дается.
Хромой укрывается во время пантовки (около дома), хромой от браконьеров.
1883 — Старцев купил остр. Путятин и стал сельско-хоз. (овцы) <3 нрзб.> и оленеводство.
Итак, рогач идет… (его путь, его тропы). Утро у оленух: они идут в кусты, большое стадо (500 голов); распределить стадо в 500 голов между Орлиным гнездом до Теняковской (в распадках, в горном камыше, наверху, где азалии, наверху, где одна сосна и ее тень, на Орлином мысу в связи с расщеплением сосен… В связи с ветром (переход, напр., из Голубой, Запретной и Барсовой падей в бухту Теняковского и проч.). Оленухи, распределенные в «гаремы», в разной степени готовности к coitus'y[15], и потому все рогачи в ожидании, могут и подраться, возможно, из ревности рогач старый загоняет в гарем и «подругу» (гарем — это невеста и ее подруги); точно так же со стороны самцов (рогач-жених и его враги). Среди этих гаремов одна эта самка, по следу которой шел тот рогач…
Мнение Долгаля: олени были бы сыты и этим кормом, если бы не снег, закрывающий мелкую травку (этот олень не может, как северный, разбивать наст), обрекающий оленя на полуголодные веники…
Начало описания: странная картина, ничего не понятно. Манера научного сомнения. Рассказывая, все <1 нрзб.>, хоть чуть-чуть, да привирают, и это вполне естественно, потому что каждому хочется дать какую-нибудь личную оценку бесстрастным фактам жизни, поступающим в сознание, каждому хочется быть судьей и давать явлениям жизни свои собственные имена и качества. И каждый имеет право быть таким творцом качества, но только не каждый, а даже очень немногие знают <1 нрзб.> границу исчерпывающего знания о предмете, пройдя которую явление можно расценивать от себя, не задевая его самого… Но где же граница? — это раз, и второе — тот, кто дошел до границ знания объективного, не хочет говорить от себя. И так выходит, что любуются явлениями обыкновенные люди, сравнительно мало знающие о них, и потому все более или менее своими личными суждениями задевают факты и, значит, врут.
