Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
О скабиозах как и о «пурпурной вдове» и «дьявольском укусе»[984] повествуют также другие легенды; это остается на первом плане. То, что я ребенком смутно угадывал в таких притчах: чудовищная, присущая растениям власть.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 16 ИЮЛЯ 1969 ГОДА
Ночью монопольные предприятия с мускатными орехами; я хотел скупить все мировые запасы и разместить на хранение в различных местах. Закупка происходила в предвидении неурожая на следующий год и ожидавшегося удорожания. Для калькуляции я среди прочего привлек двух метеорологов, специалистов по долгосрочным прогнозам, а кроме того, экономистов и политиков. Тем не менее, все они достигли границы, где вычисление переходит в чистое пророчество — предсказание по рунам расколотого надвое мускатного ореха. Тут-то и обнаружилась червоточина.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 22 ИЮЛЯ 1969 ГОДА
Русло реки; дело, должно быть, было северным летом. Мульда высохла почти по всей своей ширине; галька слепила. Передо мной что-то темное: на жердь была поднята большая туша павшего животного. Сначала я принял его за медведя — но это была лошадь, уже сильно высохшая, с содранной шкурой и оскаленными зубами. К счастью, ветер дул в гору.
Что она могла означать? Занимался ли здесь живодер своим ремеслом? Тогда почему он не воспользовался филленом[985]? Какой-то голос ответил: «Он сделал это для кукушки». Я и в самом деле услышал теперь, как наверху у опушки леса фиглярничала эта птица.
Приспособление было зловещим: ловушка, сооруженная согласно не техническим, а магическим знаниям. За ней скрывалась кукушка; она всегда была мне подозрительна. Я повернул и направился к морю.
[…]
ВИЛЬФЛИНГЕН, 23 АВГУСТА 1969 ГОДА
Лето было таким непоследовательным, что флоксы и желтые осенние цветы цветут одновременно. Масса георгинов; большой синхронизм цветочного мира.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 30 АВГУСТА 1969 ГОДА
Дерево ренклода, старое и подгнившее, опять приносит обильный урожай; в его кроне я наполнил сливами большое ведро. Осы как первые лакомки уже их попробовали.
ЮБЕРЛИНГЕН, 1 СЕНТЯБРЯ 1969 ГОДА
«Сентябрь с веселым взором Приносит снова май».
Нужно открыть цветок, проникнуть в его тайну, как я однажды погрузился в циннию[986]. Тогда он становится красивее, и не только в представлении. Этот взгляд любителя предшествует селекции. Он как луч света, который проходит через кристалл и расширяет спектр. Скрытая красота не создается; она открывается. Для этого, при всей скромности, необходим глаз; он «солнечный».
Когда-то и пчелы открыли цветы и придали им форму согласно своей любви. С тех пор в мире стало красивее.
Как уже долгие годы, мы в день рождения брата поехали на озеро. Поездку должна завершить вылазка в Пьемонтские горы. Альберт Вайдели, художник Оскар Далвит и я собираемся поймать там Carabus Olympiae[987].
На сей случилась неприятность. Ночью мне приснился чулан Синей Бороды, и утром я пережил отголосок этого. Багаж я разложил на полу; выбираясь из ванны, я наступил на бритвенное лезвие, футляр которого разбился. Пришлось лезть обратно в воду, которая сразу окрасилась красным.
Я уже было отказался от путешествия, но не учел таланты Штирляйн, которые после первого испуга развернулись вовсю. Первым делом тугая повязка, потом завтрак и телефонный разговор с молодым хозяином Рекком, который и отвез нас в Юберлинген. Таким образом, мы подоспели вовремя к жертвенному возлиянию, которым начинается праздник. Отец когда-то рассказывал, что, когда на следующий день после рождения Фридриха Георга он направлялся в бюро записи актов гражданского состояния, чтобы зарегистрировать сына, на Вельфенплац начали стрелять пушки; была годовщина Седана.
Вечером, как всегда, вместе со старыми друзьями: Ханс Шпайдель, монсеньор Хорион, Витторио Клостерманн и юберлингское племя.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 8 СЕНТЯБРЯ 1969 ГОДА
Обратно из Пьемонта. Там, в лесистых горах у Бокетто Сессара, мы тоже собрали и привезли с собой Olympiae — только два экземпляра, чтобы поберечь поголовье; эти уже позаботились о своем размножении. Моя нога была хорошо забинтована; пешая ходьба не доставляла мне неудобств.
Я получил некоторое представление о Пьемонте. Все горы друг на друга похожи и все же различны; у каждой своя особенность. Она выражается уже во флоре.
Домой мы вернулись поздно. «Здесь побывала девочка и пришла снова». Она позабыла запереть дверь; мы поднялись по лестнице. Квартира тоже стояла открытой; она была наполнена незнакомцами, и точно так же балкон, на который мы вышли.
Множество людей стояло на улице, а также на крышах, другие выглядывали из окон, как будто бы ожидая зрелища. Все молчали, никто не двигался.
Какой-то мужчина взбирался по крыше, как будто его преследовали. Так ведут себя звери, когда их вспугивают из гнезда или из логова. Он прыгнул в пустоту, вертикально упал на мостовую. Мы услышали удар, увидели, как рухнувший поднял руку, которая снова поникла. Внизу образовалась группа; прыжок, должно быть, оказался смертельным.
Теперь я спрашиваю себя: как после банального вступления дело дошло до зрелища, очевидно ожидавшегося толпой, — правда, в том смысле, как если бы необычное было напророчено.
Можем ли мы за такими снами предполагать какого-то режиссера, действие которого проявляется лишь в эффекте? Ведь и при фейерверке мы не видим ни запального шнура и проволоки, ни самого пиротехника. Так, казалось, здесь действовал кто-то, кто знал больше меня и скрыл от меня взаимосвязь. Он показал только отрывки.
Это приводит нас к конфликту со временем. Носим ли мы в себе некую кинопленку, на которой хранится также и будущее и которая проявляется от неопределенного сияния сновидений? Однако мы, кажется, могли бы изменить текст. Так, вместо прыгуна мог бы ударить метеор или стряслось бы другое несчастье. Вариативность модифицирует неизбежное, но его нельзя «предотвратить». Это соответствует характерологии: «Таким ты должен быть», ставит рамки — тем не менее, в них остается свободное пространство для «что». Человек может «сделать кое-что из себя» — но только из себя. Это ничего не говорит против чужой помощи, а определяет педагогическую задачу. Ее субъектом является одиночка; как таковой он должен изучаться и зондироваться. Поэтому семья важнее школы, знание больного лучше, чем знание болезней.
Каждый шаг ближе подводит к цели. Это справедливо и для шагов назад.
