Александр Городницкий - Атланты. Моя кругосветная жизнь
В последние годы это положение, во всяком случае для бардов, существенно изменилось. Почти во всех крупных городах США – от Атлантики до Тихого океана – с русскоязычным населением появилась могучая и разветвленная сеть клубов самодеятельной песни, которые взяли на себя организацию концертов и фестивалей и начали активно воевать с игнорирующими их менеджерами.
С ростом новой волны русской эмиграции, состоящей в основном из активной работающей молодежи, традиционно увлекающейся авторской песней, начали регулярно организовываться фестивали русской авторской песни в Филадельфии, где этим активно занимался Юрий Книжник, в Калифорнии – при активном участии Бориса Гольдштейна в Лос-Анджелесе и Леонида Духовного в Сан-Франциско и других городах США.
Тогда же, в 93-м году, с целью экономии расходов на перелеты, мне был куплен так называемый «стендбай» авиакомпании «Дельта Эйр Лайнз». Всего за пятьсот долларов он давал возможность целый месяц летать на самолетах этой авиакомпании по всем направлениям внутри США при наличии свободных мест. Как правило, такие места всегда бывали, однако в конце недели или в дни праздников их нередко не оказывалось, так что приходилось сиживать в аэропортах и даже отменять концерты. Плохо владея английским языком, я не сразу научился ориентироваться в сложной и нередко запутанной географии огромных американских аэропортов, где от одного терминала до другого надо было добираться на автобусах или на специальном поезде. Это оказалось особенно актуально, поскольку самолеты авиакомпании «Дельта» летали на большие расстояния с частыми пересадками в портах, и надо было в считаные минуты переместиться на нужный следующий рейс, чтобы не опоздать на него.
Часто неприятные сюрпризы подбрасывала капризная и крайне неустойчивая американская погода, тем более что март в 93-м году на Восточном побережье оказался аномально ветреным и снежным. Сидя по несколько дней в закрытых из-за непогоды аэропортах или откапывая вместе с хозяином его дом в Нью-Джерси, засыпанный по стреху крыши снегом во время очередной «метели века», я в полной мере смог оценить американскую шутку: «Если вам не нравится американская погода, не огорчайтесь – она скоро изменится». Иногда подводило и плохое знание географии Соединенных Штатов. Помню, как в первый свой вояж я попал наконец в Бостон к своим старым друзьям и коллегам по Институту океанологии Ире и Сергею Кашиным, много лет назад прочно обосновавшимся здесь. Расслабившись на несколько дней от их радушного гостеприимства и дружеского общения их веселой русскоязычной профессорской компании, я с большим неудовольствием собрался лететь дальше в город Коламбус, где планировался очередной концерт. Сергей любезно сопроводил меня в аэропорт и объяснил, что у меня пересадка в Цинциннати, но багаж можно зарегистрировать прямо до Коламбуса, чтобы не таскаться с ним в порту пересадки. Я облегченно вздохнул и, опрокинув с приятелем рюмку виски на посошок, облегченно уснул в кресле.
В аэропорту в Цинциннати я, уже имея некоторый опыт, чтобы зря не искать на мониторах номер своего рейса и выход для посадки, протянул свой билет дежурному – огромного роста черному человеку в красном пиджаке, стоявшему у выхода с самолета. Он назвал мне номер выхода и предложил поторопиться. Я уже вошел в самолет, когда выяснилось, что летит он в Коламбус, но не в штат Охайо, куда мне нужно, а в штат Джорджия. Ценой огромных усилий, трудность которых усугублялась плохим знанием английского, мне удалось перегрузить свой чемодан на нужный рейс. Когда я сказал черному человеку в красном пиджаке: «Извините, я не знал, что в США два Коламбуса», – он, презрительно посмотрев на меня, сказал: «Три».
Все последущие приезды были связаны с жестким графиком концертов и встреч и проходили в ритме «Танца с саблями» из балета «Гаяне». «Ты Америки не увидишь, – напутствовал меня уже побывавший там Юлий Ким, – в каждом городе одно и то же: аэропорт, концерт, стакан водки, утренний подъем, аэропорт, и все сначала». Он оказался прав. Только в последние годы мне удалось избавиться от этого потогонного темпа.
Есть на свете планета Америка,
В мире равных Америке нет,
Что стремится вперед, как во тьме река,
Эмигрантов надежда и свет.
А тебе почему-то поверится
Посреди подмосковных полей,
Что тебе улыбнется Америка
Белоснежной улыбкой своей.
Есть на свете планета Америка,
Не забудешь ее никогда,
Где лесные просторы не меряны
И ночные шумят города.
А тебе все по-прежнему верится,
Что однажды, с течением дней,
И тебе улыбнется Америка
Знаменитой улыбкой своей.
Может, все-таки что-то получится,
Если ты наплюешь на года,
Чтобы с юной веселой попутчицей
Навсегда перебраться сюда.
Вдалеке от российского ерика
Жить среди разноцветных огней.
Где тебе улыбнется Америка
Неизменной улыбкой своей.
Есть на свете планета Америка,
Полосатый со звездами флаг,
Где тебя одолеет истерика, —
Жизнь ты прожил не там и не так.
И уедешь ты к дальнему берегу,
Чтобы думать до смерти о ней,
И тебе улыбнется Америка
Равнодушной улыбкой своей.
Америка начинается не с Нью-Йорка, где возвышается статуя Свободы, столь знакомая многим эмигрантам, а с Бостона. Начинается и в географическом отношении, потому что Бостон стоит на берегу Атлантического океана, и в историческом, ведь именно здесь в конце XVIII века со знаменитого Бостонского чаепития началась борьба за независимость Северо-Американских Соединенных Штатов. По своему облику Бостон самый европейский город США. Не случайно наши соотечественники, переехавшие в Америку, сравнивают его с Питером, тогда как Нью-Йорк, по их мнению, имеет много общего с Москвой.
Бостон является крупнейшим университетским центром. Здесь расположены Гарвардский и другие университеты, занимающие первые места в мировых рейтингах высших учебных заведений. В Бостоне, пожалуй, самая большая в мире плотность студентов на душу населения. Общепризнанно, что Бостон – самый интеллигентный город США и один из самых интеллигентных городов мира. Не случайно здесь среди эмигрантов из России преобладают питерцы и москвичи.
Мы узники географии. В талом
Снегу припортовым бредем кварталом,
Стараясь вырулить в Чайна-таун
К ресторанчикам с надписями «Си Фуд».
Европы сторожевым форпостом,
В чередовании улиц пестром,
Вокруг поворачивается Бостон,
Перемещаясь за футом фут.
Это еще не Америка. Старый
Свет здесь представлен пустою тарой
Из-под таможни, сырой отарой
Облаков, бегущих издалека
Над океана сияющей лентой,
Разобщившей некогда континенты,
Как утверждал это Вегенер некто,
Чье имя переживет века.
Переселенцы, оставим пренья, —
В мире всеобщего ускоренья,
Затуманенным ностальгией зреньем
Не то увидишь, на что глядел.
Если Европу с Америкой сдвинуть,
Соединив как две половины
Яблока, – в самую середину
Бостона угодит раздел.
Не потому ли в раздумьях над тостом,
Соусом поперхнувшись острым,
В контурах зданий Васильевский остров
Видишь за окнами вдруг,
В зале, где саксы, евреи, непальцы,
Вышитые на разных пяльцах,
Переплетаются, словно пальцы
Соединившихся рук?
Там – за знакомыми с детства домами,
Словно за сдвинутыми томами,
В сеющейся атлантической манне,
Твой обрывается след.
Так грозовое дыханье озона
Снова напомнить могло Робинзону
Остров его – каменистую зону,
Столько унесшую лет.
Слово «юнайтед» рюмахой уважив,
В небе с потеками дыма и сажи,
Разные мы созерцаем пейзажи
Из одного окна,
Объединенные общей тоскою,
Жизнью единою городскою,
И гробовой недалекой доскою,
Где будут разные письмена.
У Окуджавы есть песенка, в которой ему снится сон, что его друзья выбились в начальство, и, как дальше поет Булат, наверно, мне когда-то станет легче жить. Не знаю, как насчет начальства, но я всегда испытываю чувство радости, когда вижу, что мои друзья, давно уехавшие из России, наконец-то могут получать за свой труд и за свой талант средства, достаточные для того, чтобы жить по-человечески. В Бостоне живут мои друзья, талантливейшие люди, Саша и Леня Райз. Леня – инженер-изобретатель, которому удалось воплотить в жизнь свое изобретение, а Саша художник и скульптор-керамист. Их бостонский дом, напоминающий замок, всегда вызывает у меня чувство радости. Он был построен по проекту талантливого архитектора Елены Колмановской. Когда я бываю в Бостоне, то всегда останавливаюсь именно в этом доме. Кроме меня, в нем жили Вениамин Смехов, Михаил Козаков, Игорь Губерман.
Бостон не зря называют самым интеллигентным городом Америки, – когда говорят о поэзии и живописи или о других формах искусства в США, то всегда разговор начинается с Бостона. Здесь уже много лет живет замечательный поэт Наум Мандель, более известный под псевдонимом Коржавин, натерпевшийся от сталинского и постсталинского режима. Помню, как в конце 60-х годов выдающийся поэт фронтового поколения Борис Слуцкий, который считал себя моим ментором и изрядно шпынял за мои скверные стишки, как-то мне жестко сказал: «Из песка свои стихи строишь, из мусора. Учись у Андрюши Вознесенского, как надо работать со словом. А не научишься, так Манделем и помрешь!» Наума Коржавина тогда почему-то обвиняли в примитивном стихосложении. Я, однако, всегда любил его стихи, которые поражали меня пронзительностью своих на первый взгляд простых строчек. Например, «Мужчины мучили детей» или короткое стихотворение «Вспоминая Некрасова»:
