Андрей Богданов - Суворов
Взвесив все «за» и «против», Суворов отказался от «очень красивой» атаки, решив «обойти Констанцкое озеро по более длинной дороге, избегать по возможности стычек, чтобы соединиться с Корсаковым». Полководец учитывал, что, разбив превосходящие силы Массена (38, 5 тысячи), он не сможет развить успех без материальной и военной поддержки австрийцев, положиться на которую было нельзя[97]. В таком случае победа была бы «для блистания», а не «постоянства», что Александр Васильевич считал недопустимым. 2 октября, сообщая Павлу I о предстоящем соединении с Рим-ским-Корсаковым, полководец приложил к донесению новые «бумаги по пьемонтским делам… обнаруживающие злые замыслы венского кабинета» по захвату Северной Италии вместо ее освобождения (Д IV. 398). В самой Швейцарии австрийский генерал Петраш, от которого Суворов надеялся получить снабжение и боеприпасы, отказался сотрудничать с русскими. Свои сомнения относительно продолжения войны полководец изложил в тот же день в письме графу Ф.В. Ростопчину — приближенному Павла I, который только что возглавил Иностранную коллегию (МИД России). Зная характер пламенного борца с тлетворным влиянием Запада, будущего генерал-губернатора Москвы, победителя Наполеона, Александр Васильевич публицистически «сократил» число своих солдат в полтора раза, войск Римского-Корсакова — вдвое, бездействующие австрийские силы слегка преувеличил, а армию Массена довел до 40 и даже 60 тысяч человек[98]. Русская пехота, по словам Суворова, «боса, нага» и голодна, без зарядов, «палаток, плащей, артельных и прочих денег, в одной рубашке». Не помогая русским, австрийцы сепаратно ведут в Вене переговоры с тайными эмиссарами французов. Предупредив Ростопчина (и через его красноречие — императора Павла) о происках венского кабинета[99], Суворов сформулировал мучившую его дилемму: «Злые замыслы барона Тугута, поелику они противны общему благу, меня оскорбляют, но я их презираю… но презрение это было бы презрением общего блага» (Д IV. 399).
За «общее благо», за освобождение Швейцарии и Италии от оккупации и реставрацию королевской власти во Франции, Суворов был готов бороться до конца. Множество его документов осени и зимы 1799 г. подтверждают, что полководец прекрасно понимал корыстные цели Австрии и Англии, воплощенные в явной и тайной (но известной Александру Васильевичу) политике британского премьер-министра Питта и председателя Гофкригсрата (Военного совета) Австрийской империи Тугута. Противодействуя их гибельным для союзников замыслам, Суворов делал все, чтобы отвратить неизбежную катастрофу. Одновременно он заботился о русских войсках, славе русского оружия и чести России.
На следующий день, 3 октября, полководец завершил и отправил Павлу I подробный и точный отчет о победоносном Швейцарском походе, зная, какое ликование он вызовет в Петербурге и всем русском обществе (Д IV. 400). Тон, заданный Суворовым, был правильным. Пышные торжества, устроенные в России в конце октября по поводу победоносного Швейцарского похода, поставили оптимистическую точку в войне с французами и в отношениях с неверными союзниками, мечтавшими посрамить Россию, но предавшими осмеянию самих себя. Ростопчин, сообщая Александру Васильевичу об этих торжествах и награждении полководца и участников похода, не преминул заметить: «Ваше последнее чудесное дело удостаивают в Вене названием: une belle retraite (красивое отступление. — франц.). Если бы они умели так ретироваться, то давно завоевали бы вселенную». Сам Павел I в рескрипте Суворову от 29 октября шутил, будто «весьма рад, что от вашего из Швейцарии выступления узнает эрцгерцог Карл на практике, каково быть оставлену не вовремя и на побиение; но немцы — люди годные, все могут снесть, перенесть и унесть».
ГЕНЕРАЛИССИМУС
«Это много для другого, а ему мало».
Павел IДля подвига Суворова Павел I, по словам Ростопчина, не находил достойной награды. Жалуя полководцу высшее воинское звание генералиссимуса, государь сказал Ростопчину: «Это много для другого, а ему мало, ему быть ангелом!»{181}. Впервые в русской истории император распорядился отлить прижизненный памятник генералиссимусу и установить его против фасада Михайловского дворца{182}.
Крепкие слова рапорта полководца о походе, императорских рескриптов о присвоении Суворову титула князя Италийского и звания генералиссимуса, о награждении генералов, офицеров и всех рядовых его армии, совершившей невозможное, разбили жалкие потуги неверных союзников принизить славу русского оружия{183}. «Побеждая повсюду и во всю жизнь вашу врагов Отечества, — гласил рескрипт Павла I, — недоставало вам одного рода славы — преодолеть и самую природу. Но вы и над нею одержали ныне верх… Награждая вас по мере признательности Моей и ставя на высший уровень, чести и геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков»{184}.
Итальянским и Швейцарским походами Суворов утвердил за собой славу величайшего полководца в мировой истории. Никогда столь блистательные победы не одерживались таким минимальным количеством сил, над столь сильным противником, с максимальным сохранением людей. Даже измена союзников не смогла уничтожить крохотную русскую армию, взявшуюся определить судьбу Европы. Но стратегическая задача победы над революционной Францией не была решена. Подвиги ради славы были Суворову чужды. Жертвы, принесенные русскими, как выяснилось, во имя корыстных интересов неверных союзников, представлялись ему напрасными. В октябре 1799 г. полководец должен был одновременно решать две задачи: сохранить русские войска, брошенные австрийцами в Швейцарии, и спасти союзников от самоубийства, использовав любую возможность победоносного продолжения и завершения войны.
Простояв трое суток в Фельдкирхене, Суворов 3 октября доложил императору, что поддержке союзниками наступления на Винтертур «ни малейшего упования не предвидится». При наличии у русских в сумме 20 тысяч пехоты, «неприятель втрое сильнее», находится на квартирах и хорошо обеспечен. В этой ситуации «о наступательных операциях мыслить не должно». Не получая снабжения в Швейцарии, русские должны покинуть страну, стать на зимние квартиры, «укомплектоваться людьми, лошадьми и военной амуницией, одеться, обуться и поправить наши изнуренные силы для открытия новой кампании» (Д IV. 401).
Из Фельдкирхена армия Суворова двинулась на соединение с корпусом Римского-Корсакова вокруг Боденского озера, обходя его с востока, длинным, но безопасным путем, вместо стремительной атаки на французов по западной стороне (Д IV. 402). 5 октября эрцгерцог Карл уведомил Суворова о своей готовности наступать. Суворов немедленно изъявил согласие перейти в наступление, «с полной уверенностью и на обещанное вами продовольствие» (Д IV. 404). На следующий день, не получив снабжения и сведений о наступлении союзников, он уведомил эрцгерцога, что встает для обеспечения войск на квартиры в районе городка Линдау (на юго-восточном берегу Боденского озера). Однако готов поддержать австрийцев, если понадобится (Д IV. 405). 7 октября он дал войскам диспозицию на расквартирование, уведомив об этом императора Франца I (Д IV. 406, 407).
