Александр Субботин - Бернард Мандевиль
Время по-своему развело этих противников. «Можно говорить о „шефтсберианстве“ и „мандевилизме“ как двух линиях английского буржуазного просветительства. Речь идет, конечно, не просто о прямом влиянии того или другого из этих философов на их английских продолжателей. Шефтсбери и Мандевиль в перспективе общего исторического развития английского просветительства представляются лишь наиболее ранними и классическими выразителями двух различных воззрений на буржуазный прогресс, проявившихся в английском Просвещении»,— писала исследователь истории литературы А. А. Елистратова (14, 300).
VIII. Проблема зла
ритикой воззрений Шефтсбери пронизан весь трактат «Исследование о природе общества». Вначале Мандевиль, прямо называя имя Шефтсбери, нападает на его основные положения, на идеал нравственно-прекрасного, на тезис о естественной доброте людей, их природной склонности к добродетели и заботе о благе общества. Но и далее, переходя к непосредственной теме своего сочинения, исследованию природы общества, Мандевиль постоянно имеет в виду Шефтсбери, его философскую рапсодию «Моралисты» (1709). Излагая и обосновывая свою концепцию, он не раз использует те же самые примеры, которые приводятся в «Моралистах», но уже встраивая их в систему доводов в пользу своей точки зрения. В этом противостоянии двух воззрений, Шефтсбери и Мандевиля, нас в данном случае будут интересовать те противоположные решения, которые получила у них проблема зла в мире.
Вопрос о зле, поднятый в религиозных спорах Реформации и Контрреформации, как метафизическая и моральная проблема живо интересовал многих мыслителей XVII и XVIII столетий. В Англии он был вновь поставлен епископом Уильямом Кингом в работе «О происхождении зла» (1702). В работе делалась попытка примирить существование зла, и в частности морального зла, с идеей божественного всемогущества и милосердия. Взгляды Кинга вызвали критику со стороны Пьера Бейля и Готфрида Лейбница. Позднее Лейбниц обстоятельно занялся этим вопросом в своей «Теодицее». Однако еще до Лейбница свой ответ на него дал Шефтсбери в философской рапсодии «Моралисты» — произведении, о котором Лейбниц впоследствии скажет, что он нашел в нем почти всю свою «Теодицею». Вопрос о значении зла — один из центральных вопросов и мандевилевского трактата «Исследование о природе общества». Весьма поучительна эволюция, которую претерпевает эта проблема. Постепенно она утрачивает свое откровенно теологическое содержание и уже у Шефтсбери выступает как метафизическая философская проблема, хотя и отмеченная печатью теологического происхождения. Наконец у Мандевиля она и вовсе обмирщается, переосмысливается в социально-экономических представлениях, и только тонкая искусственная нить еще кое-как связывает ее с догматом о грехопадении.
Ответ Шефтсбери был поразительно оптимистичен. Никакого действительного зла в сущности вовсе нет; есть лишь видимость зла, феномены зла, которые в конечном счете разрешаются в благо. И каждая отдельная, особая природа, и всеобщая природа, природа в целом, постоянно стремятся к своему благу и порождают то, что для них есть благо. Если же во всеобщей связи вещей одни должны уступить другим, подвергнуться порче или даже погибнуть, что, конечно, является для них злом, то в общем всегда поддерживается гармония и согласие всех разнообразных частей противоречивого, но единого природного целого. В таком порядке и гармонии и заключается благо и красота мира, и все вещи в совокупности стремятся к этой цели — благу единства всебытия. А если что-либо представляется нам порочным и несовершенным и мы склонны считать это злом, то всегда следует иметь в виду, что ум, не обладающий способностью бесконечного видения, не может охватить всей бесконечности взаимно сопряженных вещей, а потому должен видеть в несовершенном свете то, что внутри себя самого на самом деле совершенно. Отсюда и проистекают те мнимые изъяны, которые ставятся в упрек природе, тогда как в ней есть только естественное и полезное. «Добро преобладает здесь; и любое природное существо, смертное и подверженное порче, из-за смертности и испорченности своей лишь уступает природе лучшей, а все они в совокупности уступают наилучшей и наивысшей Природе, природе бессмертной и не подверженной порче» (31, 99).
Таково в целом то универсальное решение проблемы добра и зла, которое Шефтсбери изложил в беседах на темы природы и морали, составивших его рапсодию «Моралисты». Это решение Шефтсбери исходит из телеологического истолкования природы, из посылки, что мир в целом устроен целесообразно и в нем все совершенным образом согласуется. Но там, где осуществляются цели, должен быть ум, полагающий эти цели. Этот ум — деистический бог Шефтсбери.
Подход Мандевиля к проблеме зла во всем отличается от подхода Шефтсбери. Отличается и по основному тезису, который отстаивает Мандевиль, и по тому концептуальному контексту, в котором он ставит эту проблему и аргументирует ее решение, и по методу. В отличие от абстрактных, метафизических, отягощенных риторикой доказательств Шефтсбери, Мандевиль обращается к фактам реальной жизни, и прежде всего к экономической и социальной действительности. И хотя его концепция в целом является родом гадательной истории социального развития человечества, его догадки идут в правильном направлении: он пытается осмыслить роль материальных потребностей и труда как важнейших условий жизни общества, а к самому обществу и его явлениям (например, языку и религии) подойти как к исторически развивающимся образованиям. Эта концепция выглядит следующим образом.
В состоянии райского благополучия, когда человек имел все, что желал, и ничто не досаждало ему и не беспокоило его, он ничего не мог добавить к своему счастью. Но, утратив это состояние и столкнувшись с целым хаосом зла: многочисленными нуждами и потребностями, собственными пороками и несовершенствами и суровостью окружающей природы, люди смогли развиться и образовать большие и процветающие общества. Древо греха стало для них и древом познания. Именно крайности тепла и холода, непостоянство времен года, буйство ветров, сила и коварство воды, ярость и непослушность огня и упорство и бесплодность земли заставили людей напрягать воображение в размышлениях о том, как бы избежать несчастья, которое они могут принести, или устранить вред, ими причиняемый, и, применяя тысячи различных способов, обратить их силы себе на пользу. Отсюда произошли науки и искусства. А все, что искусство и опыт не научили людей обращать для себя во благо, оставалось для них злом.
