Михаил Штереншис - Зигмунд Фрейд
Как родить ребенка с крупным мозгом, но при этом самой не умереть в родах? Миллион лет ушел на решение этой проблемы. Поначалу женский таз стал расширяться и расширяться. Для ребенка это хорошо, а для самой женщины — плохо, так как широкий таз, а точнее, широко расставленные тазобедренные суставы не дают возможности быстро бегать. Женщина стала бегать медленнее мужчины. Поэтому на охоту пришлось ходить только мужчина, а женщина сосредоточилась на собирательстве. Расширение таза, однако, тоже имеет свой предел. Когда он наступил, природа предложила компромисс другого рода. Все же мозг важнее таза, поэтому пусть он будет большим, но пусть, чтобы сохранить размеры таза в приемлемых границах, ребенок рождается с недоразвитым мозгом, который будет набирать в весе и размерах уже после рождения. И дети стали рождаться абсолютно беспомощными, много беспомощнее детенышей остальных животных. Несколько первых лет жизни ребенок не в состоянии себя обслуживать.
Женщине совсем стало плохо. Двое-трое сосунков на руках, еще столько же за юбку держатся, а быстро бегать она не может. Любая опасность — и семья пропала, папа на охоте, защиты нет. Казалось, вот все-таки и уперлась эволюция человека в тупик, пора вымирать. Но тут уже достаточно увеличившийся мозг и показал, на что он способен. Наши предки стали сколачивать прочные семьи, несколько семей сбивались в роды, а роды — в племена. Разделение труда в семьях четко устоялось. Мужчина стал добытчиком, а женщина осталась дома растить детей. В животном мире такое случается нечасто. У многих птиц самец и самка одинаково летают за кормом и выкармливают детенышей, волчица сама бегает добывать еду для волчат. Лев заботится о всей семье, но львица бегает и заваливает антилоп не хуже. У человека же появилось то, что мы сейчас называем социальной организацией. Распределение обязанностей спаяло общество и помогло выжить. Цивилизация появилась благодаря размерам женского таза.
Не совсем по Фрейду, не совсем. Вот отрывок из его статьи «Психология масс и анализ человеческого «Я» — «Эго».
«В толпе заразительно каждое действие, каждое чувство, и притом в такой сильной степени, что индивид очень легко жертвует своим личным интересом в пользу интереса общества. Эго — вполне противоположное его натуре свойство, на которое человек способен лишь в качестве составной части массы. Масса же импульсивна, изменчива и возбудима. Ею почти исключительно руководит бессознательное. Импульсы, которым повинуется масса, могут быть, смотря по обстоятельствам, благородными или жестокими, героическими или трусливыми, но во всех случаях они столь повелительны, что не дают проявляться не только личному интересу, но даже инстинкту самосохранения. Ничто у нее не бывает преднамеренным. Если она страстно и желает чего-нибудь, то всегда ненадолго, она не способна к постоянству воли. Она не выносит отсрочки между желанием и осуществлением желаемого. Она чувствует себя всемогущей, у индивида в массе исчезает понятие невозможного.
Масса легковерна и чрезвычайно легко поддается влиянию, она некритична, неправдоподобного для нее не существует. Она думает образами, порождающими друг друга ассоциативно, — как это бывает у отдельного человека, когда он свободно фантазирует, — не выверяющимися разумом на соответствие действительности. Чувства массы всегда просты и весьма гиперболичны. Масса, таким образом, не знает ни сомнений, ни неуверенности…»
Фрейд Дарвина читал, но мыслил по-своему. Дарвин видел схожесть человеческого и животного организмов. Фрейд видел животные импульсы в психике. В любом случае оба учения взаимоусилили друг друга, хотя сами психоаналитики мало внимания обратили на этот факт. По Фрейду, в глубинах бессознательного лежит не животный импульс, а вытесненное отцеубийство, чисто человеческое переживание. В одной из своих самых известных работ «Тотем и табу», написанной в 1912 году, он рассматривает трагедию, совершившуюся, по его мнению, в доисторические времена и приведшую к возникновению религии как таковой. Опираясь на изыскания современных ему ученых, Фрейд анализирует убийство праотца восставшими против его тиранического владычества единокровными братьями. Праотец в то же время — это соперник, поскольку ему принадлежат все женщины орды, и сыновья-страдальцы поневоле анахоретствуют. Ненавидя жестоковыйного правителя, обладающего единоличным правом на сексуальные утехи, сыновья расправляются с ним. Убийство отца, по принципам бессознательной логики, претворяется в убийство Бога, становящегося в дальнейшем заместителем убитого. Чтобы заглушить чувство жесточайшей вины, создаются нравственные предписания и нормы.
За 250 лет до этого Спинозу раввины отлучили от религии и за менее неординарные рассуждения о Боге, теперь же Фрейду его книга сошла с рук. В «Тотеме и табу» Фрейд использовал некоторые теоретические рассуждения других ученых и мыслителей — Дарвина, Аткинсона и в особенности Робертсона Смита, объединив их с открытиями и гипотезами психоанализа. У Дарвина Фрейд заимствовал предположение, что первобытные люди изначально жили небольшими ордами, каждая такая орда находилась под властью старшего самца, который управлял ею с помощью грубой и жестокой силы, присваивал себе всех самок и подчинял или убивал всех молодых самцов, включая собственных детей. Аткинсон помог отцу психоанализа предположением, что патриархальная система была сокрушена восстанием сыновей, которые объединились против отца, свергли его и на совместном победном пиршестве съели его тело. Наконец, следуя тотемной теории Робертсона Смита, Фрейд предположил, что структуру первичной орды, в которой властвовал один вожак-Отец, сменила структура тотемистского клана братьев. Чтобы ужиться друг с другом, братья-победители должны были отказаться от тех женщин орды, ради которых, фактически, убили отца, и согласиться ввести экзогамию, то есть «брак на стороне». После свержения власти Отца семьи управлялись матриархально. Но Отец и его воля не исчезли окончательно: Отца заменило некое животное, провозглашенное тотемом-покровителем клана; оно символизировало собой Предка (или предков вообще), служило духом-хранителем клана, и его запрещено было касаться или убивать. Однако раз в году весь клан собирался на совместное пиршество, во время которого «сакральное» тотемное животное разрывали на куски и пожирали. От участия в таком пиршестве никто не мог отказаться, ибо оно было не чем иным, как символическим повторением того самого отцеубийства, с которого начались все новые социальные законы, моральные заповеди и тотемистская религия.
