Кристиана Жиль - Никколо Макиавелли
К счастью, флорентийским посланникам не пришлось отвечать на «неудобный» вопрос, поскольку этот их разговор с кардиналом состоялся по пути в покои короля, куда кардинал выразил готовность их провести. Жорж д’Амбуаз покинул их в передней, дабы посовещаться с Людовиком XII, который отдыхал после обеда.
Никколо и его спутнику пришлось долго топтаться под дверью, прежде чем им было позволено вручить свои верительные грамоты. На первый взгляд король принял их сердечно и лично сопроводил посланников в уединенные покои, где собирался дать им аудиенцию. Но там рядом с кардиналом Руанским и Флоримоном Роберте — советником Людовика XII — неожиданно для них оказались итальянцы: Джан Джакомо Тривульцио, Тривульс (как при дворе Людовика XII именовали этого коренастого, черноволосого, смуглого, храброго воина, из ненависти к Сфорца служившего французской короне со времен Людовика XI), который, как было известно Флоренции, «прекрасно понимал, насколько необходимо Милану сохранить Пизу», и еще двое миланцев, тайный сговор которых с пизанцами должны были, помимо всего прочего, разоблачить флорентийские посланники.
Что делать? Никколо и Франческо попали в затруднительное положение. Публичным обвинением в вероломстве можно было только нажить Флоренции смертельных врагов. Ленци предупреждал их, что ни в коем случае нельзя в присутствии кардинала Руанского ставить под сомнение компетентность и честность Бомона, командовавшего французской армией, поскольку это значило бы оттолкнуть от себя его лучшего друга. Что до «виденного ими», посланниками, о котором они могли рассказать и для чего, собственно, их и прислали: разграбление обозов с продовольствием, посланных Флоренцией, и безобразное поведение швейцарцев, требовавших выкуп за комиссара Альбицци, — то это никого из присутствовавших не интересовало.
Людовик XII ждал лишь одного: какой ответ даст Синьория на его настоятельные просьбы возобновить осаду Пизы.
— А Пиза? Что решили ваши синьоры? — спросил король, сидя в кресле.
На его покатый лоб спадала прядь волос, а бегающие глаза навыкате выдавали нетерпение.
Но посланцы Республики не получили от Синьории точной инструкции, как отвечать на этот вопрос. Кто будет импровизировать? Никколо Макиавелли или Франческо делла Каза?
Доклад, написанный позднее рукою Макиавелли — секретарем был именно он, — подписан ими обоими, и в нем говорится: «мы». Скорее всего, они говорили по очереди, чтобы иметь возможность перевести дух. Мы знаем, что у Никколо был живой ум и за словом в карман он не лез. Он вполне мог найти нужные выражения, чтобы сообщить о решении Синьории находиться отныне в стороне от вооруженного конфликта (решении, о котором он, к счастью, узнал от Лоренцо Ленци еще в Лионе). Флоренция, еще не оправившаяся от последнего поражения, морально не готова начать новую войну, говорил он; к тому же, даже если бы она этого хотела, у нее нет такой возможности. Однако если король одержит победу и вернет ей Пизу, то Флоренция возместит последнему все расходы.
Это заявление вызвало бурю возмущения у короля, кардинала и всех присутствующих. Чтобы король сражался вместо Флоренции?! На неосторожных глашатаев Республики обрушился шквал ругани и едва прикрытых угроз. Тогда посланники берут свои слова назад, утверждая, что говорили только от своего имени, и это ни к чему не обязывает Республику, поскольку о деле, которое интересует короля, они не имеют никаких сведений и инструкций… и т. д.
Буря постепенно улеглась. Кардинал Руанский предположил, что находящиеся при дворе флорентийские посланцы разминулись с эмиссаром короля, и не удивительно, что они ничего не могут сообщить по существу дела. Людовик XII решает: «Подождем. Мы ничего не можем предпринять, не получив ответа, но ответ этот должен прийти быстро. Я хочу знать, должен ли я распустить пехотинцев, находящихся там по просьбе Флоренции и, напоминаю вам, на ее содержании».
Никколо сразу взялся за перо, чтобы предупредить Синьорию о настроении короля; она же должна, прочитав между строк, отказаться от идеи заставить Францию таскать для нее каштаны из огня.
* * *Из Невера Макиавелли и делла Каза отправились вместе с французским двором в Монтаржи, потом в Мелен. Этот двор, говорилось в докладе посланников, весьма невелик по сравнению с двором Карла VIII, всю роскошь которого Флоренция имела возможность лицезреть в свое время, когда тот триумфально вступил в город. К тому же он «на треть состоит из итальянцев»: прежде всего, разумеется, из миланцев, а также из fuorisciti — беглецов из Неаполя, которые встревожены тем, что королевский совет и, более того, сама королева Анна не хотят похода на Неаполь и побуждают Людовика XII договориться с Фердинандом Арагонским, королем Неаполитанским. Отказ Людовика XII от войны будет означать для неаполитанцев крушение всех их чаяний, а Флоренция в этом случае лишится надежды на то, что французы помогут ей вернуть Пизу. Оба эти дела тесно связаны между собой. Король колеблется. Он хочет, помимо прочего, знать, может ли рассчитывать на Флоренцию, особенно на те пятьдесят тысяч дукатов, которые Республика должна ему выплатить, согласно своим первоначальным обязательствам, после возвращения Пизы в ее лоно. Эта сумма позволила бы ему финансировать неаполитанскую кампанию.
…Флоренция по-прежнему безмолвствует. Поскольку ее посланцы так и не получили никаких инструкций, переговоры превратились в изнурительный и однообразный диалог глухих. Роберте, приняв эстафету у кардинала Руанского, излагает претензии и требования короля: продолжить осаду, заплатить швейцарцам, вернуть долги и принять французских солдат. При этом он не желает обсуждать ни настоящие причины провала осады Пизы, ни тем более весьма разумный — с точки зрения флорентийских посланников, которые прекрасно знают, что Синьория ухватится за него, — план переложить груз войны на плечи французов. «Настоящая насмешка над Его Величеством», — замечает Роберте.
По мере того как проходили дни, недели и месяцы (а двор переехал из Мелена сначала в Блуа, затем в Нант, потом в Тур), подозрения, которые зародились у короля после внезапного отъезда флорентийских послов, все более усиливались: не ищет ли Флоренция других союзников? Ходят упорные слухи, что она направила своих послов к королю Неаполитанскому и императору Максимилиану! Друзья при французском дворе, на помощь которых Республика, как она думала, могла рассчитывать, явно к ней охладели. Посланники предостерегают Синьорию: «С тех пор как король разгневался, мало кто — если не сказать никто — не решается назваться вашим другом; напротив, каждый стремится по мере сил доставить себе удовольствие и укусить вас… Если синьоры не исправят положения, они столкнутся с королем и очень скоро им придется думать о том, как защитить свое имущество и свободу…»
