Иван Исаков - Каспий, 1920 год
Какие- то непонятные вензеля выписывает «Дельный», проткнув бушпритом одну баржу (к счастью, уже почти пустую) {40} и обшарпав себе все борта. А судя по тому, что за кормой у него сейчас работают водолазы, очевидно, он намотал на винты какой-то трос.
Мешкает и флагман - «Карл Либкнехт». Но это понятно. Он больше наших кораблей почти вдвое {41}. В канале его пришлось разгружать сильнее других, а теперь надо принимать одного угля почти сто пятьдесят тонн.
Дивизиону эсминцев объявлена двухчасовая готовность. Но от нетерпения уже все механизмы прогреты и опробованы, и мы в любой момент можем сняться.
Все это делалось самими командами, без приказаний или уговоров.
Корабли подтянули канаты, а мы из-за проклятой шпилевой машинки, чтобы не отдавать якоря, стоим (после большой ругани с начтылом Душеновым), пришвартовавшись к дебаркадеру, на котором помещается управление военного порта и склад самых дефицитных соблазнов по баталерской и шхиперской части. Вот где всерьез соблюдается военная тайна, и можно предполагать, что даже комфлот не знает, чего и сколько есть на складах.
30 марта. Рейд (двухчасовая готовность).
Сутки напряженной работы.
Снежинский и Буш «колдуют» у компасов и ругаются, что нельзя произвести классическое уничтожение девиации. Объезжает корабли начальник инструментальной камеры И. Ковтунович, но наши обиделись и его проводили.
Смена масла в компрессорах. Согласование прицелов по отдаленным предметам.
Шлюпочным хозяйством занят боцман.
Приемки по всем частям (к сожалению, по голодной норме). Новых тросов, шлюпок, весел, флагов - нет. Все латаное и перелатанное.
Но настроение у всех бодрое и боевое.
Учебную стрельбу штаб не разрешил.
* * *
С севера продолжают подходить какие-то суда, баржи и буксиры.
Если считать нас «числом», то - грозная сила. Но на самом деле большинство кораблей речных и немореходных, а самые сильные пушки (одна даже в восемь дюймов) - на несамоходных баржах.
Ясно, что нам, миноносцам, придется решать главные задачи.
* * *
Слабее всего обстоит дело с воздушной разведкой.
За все время видел только два гидросамолета, прошедших далеко, от Оранжерейной в сторону Лагани.
Несмотря на дальность, виден дымный шлейф. Очевидно, это от качества топлива.
Снежинский рассказывает, что у них даже есть плавучая база со спусками и подъемниками и что на Волге они замечательно воевали.
Не хотел бы быть на их месте!
А ведь летают все-таки, несмотря ни на что!
Погода сносная.
Шквал с дождем, потом опять ясно и дует не более двух-трех баллов. К югу, на горизонте, бывает не то дымка, не то туман.
* * *
Несмотря на строжайшие приказы о затемнении, ночью весь плавучий городок обозначен светящимися точками, то скрывающимися, то появляющимися.
Хуже всех на флагмане. Но это, кажется, старая традиция русского флота. Других фитилять, а у себя не замечать.
31 марта. Рейд (часовая готовность).
Под вечер, еще до сигнала флагмана «вижу неприятеля», с SSW стали слышны орудийные залпы.
Затем ухнул взрыв, и на горизонте появилось разрастающееся черное облако дыма.
«Каспий» мористее, а ближе к нам «Либкнехт», маневрируя на кормовых курсовых, отходят. Но после взрыва поворачивают на сближение. «Каспий» с одним истребителем увеличивают ход (видно в дальномер - по буруну). Ледокол продолжает ухать из носовой пушки. Томительное состояние ожидания.
Мы, как зрители в театре, смотрим (высыпали все до единого, кто на марс, кто на крышу дебаркадера), но ничего толком не понимаем, до нас почему-то не долетают снаряды, и даже не видно всплесков.
И наконец… радио «клэром» {42} от Озаровского: «На нашем заграждении взорвался крейсер противника. Уцелевшие перешли на английские торпедные катера и удаляются к югу. Крейсер горит. Сближаюсь для осмотра».
Еще немного погодя флагман весь расцвечивается флагами. «Как на пасху» (реплика сигнальщика). Но оказывается - это длинный сигнал по трехфлажной книге {43}. Без позывных. Значит, всему флоту: «Флагман поздравляет флот с первой победой над врагом!»
По мере разбора сигнала в разных концах рейда раздавалось: «Ура-а!» Сигнал читали люди с различной подготовкой да еще за зиму немного растерявшие сноровку, и «ура» получилось разноголосое и разновременное.
Но не в этом дело. Даже тыловики на дебаркадере ликовали, и это ликование было искренним и всеобщим.
Все, кто не был связан вахтой внизу, стояли и смотрели часами и без устали на эту по-своему драматическую картину.
Позже Озаровский сообщил, что горел и затонул крейсер «Князь Пожарский».
Даже кочегары, трюмные и машинисты, стоявшие вахту, подсменялись, чтобы выбежать наверх и с кожуха или кормовой рубки смотреть и смотреть. Почти безмолвно или обмениваясь редкими короткими фразами, глядели ненасытными глазами, как бы стараясь на всю жизнь запомнить этот день и этот вещественный знак нашей первой победы, а следовательно, еще один шаг к изгнанию врага и окончанию войны.
* * *
Я тоже приткнулся к стойке мостика и как-то бездумно (очевидно, еще сказывалось переутомление) смотрел на дым на горизонте и никак не мог уйти вниз.
Вдруг за моей спиной раздался свирепый шепот старшины-рулевого:
- Что ж вы, окосели, что ли? Вас флагман уже десять минут вызывает, а вы… в бога мать… уперлись в одну точку! Тоже мне сигнальщики!… Пиши: «Деятельному» (написал?). Ко-командиру (давай дальше!) объявляю… благодарность… флагмину (написал «флагмину»?), флагштуру и вам… разделительный… за успешное выполнение… минной операции (повторяю - «операции»), повлекшей (не понимаю, повлекшей? - пиши, дура, потом разберем!)… повлекшей гибели неприятельского… корабля с минами… Представляю награде (написал?)… Комфлот (давай «ясно вижу»). «Конец». «Конец».
За спиной возня.
- Товарищ командир, разрешите доложить семафор с «Либкнехта»?
Не поворачиваясь, через плечо:
- Не надо. Слышал. Все ясно.
Ясно- то ясно, но я не мог повернуться к ним лицом, потому что это был самый счастливый день в моей жизни.
Поймут ли они слабость своего командира?
Дело, конечно, было не в заключительной фразе, а в том, что я первый раз в качестве командира заработал такой сигнал на глазах у всего флота.
