Владислав Крапивин - Однажды играли…
Кроме покрытого смазкой “Макарова” мне и моему взводу выдали два миномета времен Великой Отечественной войны. От них отказаться было уже нельзя, ибо взвод числился именно минометным. Мин, правда, не дали. И слава Богу! Как обращаться с минометом, я понятия не имел. На военной кафедре в университете я изучал (без всякого прилежания) старинную 122-мм гаубицу. Мои подчиненные тоже были вояки так себе. Один даже ухитрился потерять автомат, из-за чего у меня с начальством были всякие объяснения. К счастью, потом автомат нашелся.
Один миномет тоже потерялся. Только не у меня, а в соседнем полку. Крику было… Нашлось ли это грозное оружие, я не знаю.
Сейчас думаю: а если бы, не приведи Господь, случилось то, что предрекал строгий особист (тень острова Даманского тогда ощутимо витала над нами)? Что бы я делал тогда со своими двумя “самоварами” и их расчетами, которые при любом удобном и неудобном случае валились спать в кусты или устраивались забивать козла на специально припасенной фанере (этот фанерный лист они берегли пуще любого военного имущества). Более дурацкое мероприятие, чем те сборы, трудно представить. При полной неразберихе, колоссальных затратах и тысячах испорченных людям летних отпусков это, по слухам, стоило еще и нескольких жизней – результат несчастных случаев, неизбежных при передвижении громадных человеческих масс и техники под высоковольтными проводами железнодорожных путей…
У меня весь тот месяц было самое гадкое настроение. Дело в том, что я с “Каравеллой” должен был ехать в Ригу, на ребячью игру “Нептун Балтийского моря”. А вместо этого меня отправили “пугать китайцев” (то-то они испугались!).
Впрочем, один раз действительно чуть не вышло испуга. Уже на месте дислокации, под Биробиджаном, на громадной территории, где бестолково разворачивалось и передвигалось фантастическое количество “частей и подразделений”, я на своем ЗИЛе с прицепленным сзади минометом заблудился. Вернее, заблудился мой водитель. Мы оказались среди совсем незнакомых военных группировок. Никто не мог толком сказать, где наш славный N-ский полк.
В машине был радист, он уловил в треске и бестолковости эфира какие-то указания, якобы предназначенные для нас. Следуя этим указаниям, мы промчались по тракту около сотни километров и выскочили на берег широкой реки.
Помню плоский береговой песок, размах серой воды и желтое небо.
Дальше в прямом смысле ехать было некуда. И к нам с воплями мчались “погранцы”.
– Вы откуда, черт вас возьми?! Сумасшедшие или с перепоя? Ты что, лейтенант, войны захотел?!
Я зачертыхался в ответ и сообщил, что война нужна мне, “как ж… острый гвоздь в диване”.
Оказалось, что река – это Амур. А за ним – Китай. Который вполне мог принять наш лихой выезд с минометом на берег за подготовку к обстрелу, переправе и вторжению. Пограничники посочувствовали моим невзгодам и посоветовали катить обратно “с той же скоростью, пока не появилось высокое начальство”.
И мы покатили (хорошо, что горючее в баках еще было). И в конце концов – то ли чудом, то ли по наитию – уже к ночи выбрались к своим.
Все начальники с двумя просветами на погонах из-за нашего исчезновения уже “стояли на ушах”. Но надо отдать им должное – никто меня даже не выругал. То ли понимали, что виноват не я (штатский молодой член Союза писателей), а общий бардак, то ли просто были счастливы, что все кончилось благополучно и не придется отвечать. Майоры и подполковники похлопывали меня по плечу: “Ну и хорошо, что живы-здоровы. Не робей, лейтенант”. И даже позвали выпить в своей компании водочки.
Это, пожалуй, был единственный случай, когда я испытал что-то вроде ощущения военного братства.
И еще хорошее воспоминание. Когда уже кончились все учения и было известно, что на днях грузимся в эшелоны и едем домой (и я все-таки попаду с ребятами в Ригу), мне запомнились несколько вечеров. Горнист печально сыграл отбой, громадный военный лагерь притих, дневные хлопоты позади и мирно светит над лесом закат. Можно походить, подышать воздухом Приморья, посмотреть на незнакомые уральцам пробковые дубы и другую диковинную растительность…
А также грела мысль, что хотя бы мельком видел я знаменитую реку Амур…
Ну, я опять отвлекся. Писал-то про охоту на зайцев.
В той охоте, кроме удачной стрельбы по ржавому котелку, был еще хороший момент.
Когда шли по лыжне между лесом и болотом, сквозь серовато-молочную муть неба вдруг проскочил солнечный блеск. И скучный пейзаж словно посыпали золотой пудрой. После этого у меня сложились строчки:
Солнце брызнуло над осинами,
Над заснеженными болотами,
И молочное небо зимнее
Вдруг подернулось позолотою…
Прямо скажем, не шедевр, но строчки запомнились и с той поры, вот уже сорок с лишним лет, нет-нет да и всллывут опять в памяти. Ни в какие стихи и рассказ я их приспособить не пытался. Пускай хотя бы здесь будут, чтобы не пропали совсем…
…Иногда, думая об оружии. я спрашиваю себя: “А мог бы ты убить человека?” И понимаю, что все-таки да, мог бы. Например, гнусного бандюгу, который прет на меня (или на того, кто рядом со мной) с ножом. Или того, кто мучает ребенка… А три дня назад видел на экране, как в Минске три амбала в шлемах и камуфляже поймали во время демонстрации девушку и старательно, с оттяжкой утюжат ее резиновыми палками. И понял снова: да, смог бы…
10. 04. 97
Пора завершить мой рассказ о Вите Ножкине. Завершить грустной историей, как закончилось наше знакомство.
Я жил тогда уже в районе Затюменки (или как говорят в Тюмени – за Тюменкой; сравните – “заграница” и “за границей”). Заканчивал третий класс. Часто ходил по маминому поручению в продуктовый магазин на улице Луначарского. Пришел туда однажды и увидел Витю Ножкина. До этого мы не встречались года два.
Виктор стоял в окружении почтительных тетушек – видимо, продавщиц и магазинного начальства. Он был с солидным округлившимся лицом, в отглаженном костюме (и совсем не заметно, что на протезе).
– Витя! Здравствуй! – обрадовался я.
Он не повел глазом.
– Витя!
Снова никакой реакции.
– Витя… – повторил я уже растерянно. Тогда какой-то пожилой покупатель сказал вполголоса:
– Отстань ты от него. Видишь, твой Витя занят.
И я сообразил! Закончив торговый техникум, Виктор Ножкин стал, видимо, начальством и пришел в магазин с проверкой. И знакомство с пацаненком, который обращается к нему, как к приятелю, конечно же роняло авторитет солидного ревизора.
Осененный этой догадкой, я попятился и стыдливо покинул магазин. И больше никогда не видел Витю Ножкина.
