Ирина Голицына - Воспоминания о России (1900-1932)
Моя мама очень устала от путешествия и несколько дней лежала в постели. Нас пришла навестить после нашего приезда бабушка, то же сделали и дядя Кира с тетей Татой и кузен Метрик, которого я не видела несколько лет.
Подруга моей матери, у которой была дочь моих лет, решила, что мы должны брать уроки вместе, и, возможно, по ходу дела к нам присоединятся другие девочки. Эта семья жила совсем недалеко от нас, на Сергиевской, и я обычно оставалась там к обеду. Это были очень милые люди. Отец Кати был другом моего отца. В юности они вместе служили в Преображенском полку. Ее мама знала мою с детства, так что все устроилось очень хорошо. Кроме обычных уроков, мы стали учиться рисованию, а каждую субботу по вечерам у нас был танцкласс. Там я встретилась со многими мальчиками и девочками, которые отличались от тех, что я знала в Ярославле. Эта молодежь была более светской оттого, что они жили в большом городе. Они говорили о последних модах, у некоторых девочек были поклонники и тому подобное. Всё это было ново для меня после уединенной жизни в Ярославле. По временам я чувствовала себя очень неуклюжей, и самой большой проблемой для меня были мои платья.
Моя мама никогда не интересовалась нарядами. Она тяготилась этим и уделяла очень мало внимания тому, как она и мы были одеты. Сама она одевалась очень скромно и даже гордилась тем, что много лет носила одну и ту же шубку. Конечно, у нее было всё, что необходимо для выездов и специальных оказий, но дальше этого ее интересы не шли.
Что касается нас, то когда мы были детьми, у нас было, конечно, всё необходимое, но ничего достаточно модного, что бы мне особенно нравилось. Мы никогда не были нарядно одеты. Довольно часто наша одежда выглядела по-настоящему потрепанной. Теперь, когда мы жили в столице, это было еще заметнее. Я не говорю о Коте и Ике. У Кота была его красивая лицейская форма, и он прекрасно выглядел в ней. Что касается Ики, то у нее было всё, что она хотела, поскольку она начала выезжать и была представлена Императрице.
Я одна всё еще оставалась маленькой и незаметной школьницей, которой не было нужно ничего, кроме самых простых платьев. Это и было причиной моих страданий, потому что другие девочки, с которыми я познакомилась и встречалась, были нарядно и мило одеты по последней моде. У меня было обычное синее зимнее пальто без всякого фасона, в то время как другие девочки носили красивые черные шубки из котика.
То же было и с платьями для танцев. Те немногие, которые у меня имелись, часто были перешиты из материнских.
Но наибольшее страдание доставляли мне наши визиты к бабушке. Во время наших поездок к ней в автомобиле с шофером мы сталкивались с величественным швейцаром Зимнего дворца в красной с золотом ливрее и белых гетрах. Он смотрел на меня с высоты своего величия с видом человека, сознающего, насколько он значителен, как будто говоря: «А что тебе нужно во дворце, предназначенном только для очень, очень важных людей, а вовсе не для маленьких невзрачных девочек, одетых так просто».
Я проходила мимо него, краснея и стараясь как можно скорее скрыться из виду. Мы с Икой поднимались вверх по лестнице, покрытой ковром, и встречались с другой величественной персоной, чьей обязанностью было взять наши пальто. Эта процедура была для меня тяжелее всего. Я чувствовала, как он презирал меня, но выхода не было, он помогал мне снять пальто, встряхивал его, прежде чем повесить, и все это время я ощущала себя униженной. После того как он вешал наши пальто, он величественно распахивал перед нами дверь, и опять его взгляд, преисполненный чувства собственного достоинства, давал мне понять, как я мала и незначительна на фоне этого великолепия. Когда мы, наконец, скрывались из виду этих двух нолей, я вздыхала с облегчением.
Мы шли по комнатам, застеленным коврами, сначала через столовую и телефонную комнату, потом через самую большую гостиную, какую я только видела, затем мы попадали в другую, где обычно и находили бабушку, окруженную прекрасными цветами и последними фотографиями Царской Семьи. Она спрашивала, как мамино здоровье, и обещала вскоре навестить нас. Затем мы сидели и беседовали о наших собственных делах. Появлялся дворецкий с чаем, потом мы поднимались. И снова начинались мои мучения, когда мне помогали надеть мое скромное пальто и когда мы выходили из дверей дворца под взглядами величественного швейцара. Приезд в Петроград столкнул меня с новыми сторонами жизни, и она уже никогда не была такой беззаботной, как в Ярославле.
Через некоторое время здоровье мамы поправилось, и она стала выезжать в экипаже, — автомобилей она не любила. Мы ехали вдоль Невского, смотрели на витрины роскошных магазинов, проезжали мимо Летнего сада с маленьким домиком Петра Великого и почти всегда останавливались у подъезда Зимнего дворца. С матерью рядом это было не так страшно, встреча с двумя величественными персонами угнетала меня меньше, и я даже начала получать удовольствие от этих визитов.
Лето 1916 года мы провели в Ворганове. Теперь, когда имение принадлежало отцу, мы переехали в большой дом. Отец был полон энергии и наметил ряд улучшений. Он всегда любил английский стиль жизни в деревне и мечтал, что в будущем к нам будут приезжать гости и оставаться на некоторое время, и планировал разные развлечения и приемы. Начал он с того, что купил небольшой табун ярославских лошадей, высоких и абсолютно диких. У конюхов было много трудностей при их объездке. И даже тогда, когда мы думали, что с ними уже все в порядке, то получали такие сюрпризы, что и сейчас я испытываю некоторый страх, приближаясь к лошади, которую плохо знаю. Ика ездила хорошо и получила красивую вороную лошадь, на которой совершала далекие прогулки в сопровождении жандарма для безопасности. Мне не разрешили ездить. Отец сказал, что я начну учиться, когда мне исполнится восемнадцать.
Мисс Матсон, моя новая английская гувернантка, научила нас играть в хоккей. Отец привез из Петрограда клюшки. У нас гостил наш двоюродный брат Кирилл, так что нас было пятеро. Обычно мисс Матсон, Ика и Кот играли на одной стороне, а я с Кириллом на другой. Кирилл был крепкий молодой человек девятнадцати лет и бегал довольно быстро, а я была голкипером. Кроме того, у нас была площадка с утрамбованной землей, как раз для крикета, и теннисный корт, но он был не очень хорош, несмотря на старания наших работников.
Иногда я брала двух наших собак — немецкую овчарку по кличке Джек и маленького добермана-пинчера Леди — и спускалась к реке. Я отвязывала плот, и мы, с моими двумя собаками, начинали сплавляться вниз по течению. Я любила всё это: сияющее ярко солнце, тишину, наше уединение втроем, рябь на воде и чудный воздух. Порой я привязывала плот к дереву на другом берегу реки, и мы бегали по полям, потом возвращались и продолжали путешествие.
