Ирина Голицына - Воспоминания о России (1900-1932)
Потом, в ноябре, случилось нечто весьма важное. По взглядам, которыми перекидывались родители, я поняла, что происходит что-то серьезное. Из отрывочных разговоров мне стало ясно, что они ждут какой-то важной вести из Петрограда (теперь он так назывался). Поскольку мне пора было идти спать, я пожелала всем доброй ночи и пошла наверх. Там, раздеваясь, я слышала, как наш курьер Игорь открывал и закрывал несколько раз дверь большого холла и проходил быстрыми шагами. Я легла, так и не удовлетворив своего любопытства.
На следующий день мы всё узнали. Наш отец продвинулся по службе еще дальше, теперь он стал главой специального корпуса жандармов и прямо из штатского чина превратился в генерал-лейтенанта. Его главной задачей теперь было обеспечение безопасности Государя во время поездок на фронт и с фронта. Это значило, что с этих пор у него будет специальный вагон, который он и его семья могут использовать бесплатно в любое время для поездок в любом направлении. Вагон был роскошно отделан, там были гостиная, кабинет и ванная. Теперь отец имел также автомобиль с шофером и, конечно, прекрасную квартиру в Петрограде.
Итак, наша жизнь в Ярославле подошла к концу после шести с половиной спокойных лет. Это, конечно, волновало, но была и радость при мысли о переезде в одну из величайших столиц мира. Семь лет из моей недолгой жизни значили много, но я была в радостном возбуждении от предвкушения завораживающего неизвестного. Всё было так внезапно и ново. Оба родителя казались очень счастливыми. Мой отец любил Государя и понимал, что тот доверяет ему. Мама любила Петроград, — все друзья и ближайшие родственники были там. Кот, теперь лицеист, тоже жил в Петрограде, и она очень скучала по сыну. Так что все мы были рады. Папа через два дня уезжал к своему новому месту службы и, конечно, сначала должен был увидеться с Государем. Я радовалась тому, что мои докучные уроки стремя профессорами скоро кончатся. Губернатор, который должен был заменить отца, был уже назначен, но ни дата его приезда, ни дата нашего отъезда не были еще определены.
Во время одной из отлучек отца в Петроград мама заболела. Доктор приходил каждый день, а иногда дважды в день. Сиделки дежурили день и ночь у постели матери. Опасность была велика, развилась пневмония. Ике и мне разрешали навещать маму, но очень не долго. Приехала тетя Тун и осталась на некоторое время. В то время бабушка с двумя дочерьми постоянно жила в Москве. Вскоре после того, как уехала Тун, заболела Ика: сначала лихорадка, потом сильный бронхит. Вернувшись из Петрограда, папа застал обеих в постели и решил взять меня в Москву.
Я в первый раз ехала в папином специальном вагоне. Папа всегда отдавал распоряжение прицеплять его самым последним так, чтобы из большого заднего окна салона можно было любоваться красивыми, уходящими вдаль ландшафтами.
У бабушки и теток была небольшая квартира на тихой улице. Я спала в комнате Тун на диване. Они все очень баловали меня, стараясь, чтобы я не скучала по дому. Мама разговаривала со мной по телефону, у меня были друзья, с которыми я была знакома еще раньше, они приглашали нас к обеду, а родственники на вечера. Однако я предпочитала тихие вечера дома, когда можно было сидеть в гостиной, слушая игру тети Нины (она хорошо играла и любила это) и, наблюдая, как бабушка раскладывает пасьянс — ее обычное времяпрепровождение, к которому она относилась очень серьезно. Всегда один и тот же пасьянс снова и снова. Однажды Тун взяла меня в Третьяковскую галерею, в другой раз — в Большой театр, послушать знаменитого Шаляпина.
Когда мама поправилась, я возвратилась домой и в свою очередь заболела. Было такое впечатление, что инфекция атаковала нас одну за другой. Опять в доме появились доктор и сиделки. По ночам у меня была высокая температура с бредом. Он был всегда одним и тем же. Когда меня спрашивали, что же я вижу, я не могла объяснить, но это было что-то такое страшное, огромное и пугающее, что я выскакивала из кровати, выбегала из моей комнаты босиком в ночной рубашке и бежала, бежала, бежала и бежала вдоль длинного коридора так быстро, как могли нести меня ноги, пока не попадала в холл с хорами. Задыхаясь, я останавливалась, и тут меня ловили и вели обратно в кровать. Позже я думала: не было ли это предчувствием надвигающейся революции? Что бы это ни было, это было что-то настолько гигантское и страшное, что я не могла этого постигнуть, и все-таки оно было.
Прошло некоторое время, и я поправилась, но у моей матери, хоть физически она и окрепла, развилась неврастения. Поэтому наш отъезд откладывался, хотя квартира в Петрограде и всё остальное было готово для нас. Прибыл новый губернатор с женой, одной из самых сердечных женщин, которых я когда-либо встречала. Папа не мог больше оставаться с нами, так как новый пост требовал его постоянного присутствия. В конце концов, моя мама решила тронуться в путь в сопровождении доктора и сиделки.
Как часто я потом вспоминала Ярославль с его красивыми церквями, старинными домами, с его набережной над величественной Волгой. Как часто я в мечтах возвращалась в наш красивый дом и сад, где прошло так много счастливых лет моей ранней юности.
Мы приехали в Петроград в начале февраля 1916 года. У нас была прекрасная квартира на Фурштадтской, но ей было далеко до нашего дома в Ярославле. Все наши комнаты были расположены в бельэтаже. Если я стояла в классной комнате, и все двери были раскрыты, я могла видеть мою комнату, потом гостиную Ики, будуар матери, гостиную, потом другую гостиную в стиле Людовика XV, холл, бильярдную и, наконец, кабинет отца. Все эти комнаты выходили на Фурштадтскую. У папы в кабинете было три телефона: один, соединенный только с дворцом, другой обычный, для местных звонков и третий — междугородний. Всего у нас было восемь телефонов. У Кота в его комнате был свой, отдельный, у мамы был в будуаре, которым разрешалось пользоваться и мне. Еще один был в бильярдной, где работал папин секретарь, один — в холле, где находились дежурные жандармы, и один внизу, у портье.
Моя мама очень устала от путешествия и несколько дней лежала в постели. Нас пришла навестить после нашего приезда бабушка, то же сделали и дядя Кира с тетей Татой и кузен Метрик, которого я не видела несколько лет.
Подруга моей матери, у которой была дочь моих лет, решила, что мы должны брать уроки вместе, и, возможно, по ходу дела к нам присоединятся другие девочки. Эта семья жила совсем недалеко от нас, на Сергиевской, и я обычно оставалась там к обеду. Это были очень милые люди. Отец Кати был другом моего отца. В юности они вместе служили в Преображенском полку. Ее мама знала мою с детства, так что все устроилось очень хорошо. Кроме обычных уроков, мы стали учиться рисованию, а каждую субботу по вечерам у нас был танцкласс. Там я встретилась со многими мальчиками и девочками, которые отличались от тех, что я знала в Ярославле. Эта молодежь была более светской оттого, что они жили в большом городе. Они говорили о последних модах, у некоторых девочек были поклонники и тому подобное. Всё это было ново для меня после уединенной жизни в Ярославле. По временам я чувствовала себя очень неуклюжей, и самой большой проблемой для меня были мои платья.
