Анатолий Гладилин - Улица генералов: Попытка мемуаров
Вынужден опять вернуться к медицинским проблемам мемуариста. Когда я пересказываю диалог столетней давности, я не привожу его в точности, а передаю общий смысл, но иногда я четко помню отдельные фразы, отдельные детали. Пример. Тов. из ГБ напросился ко мне домой, заглянул в мою комнату, где над письменным столом висела большая фотография Джона Кеннеди (пусть видит, с кем имеет дело, злорадно подумал я), ни слова не сказал, поиграл в другой комнате в мячик с моей маленькой дочерью, а потом, как бы между прочим, говорит: «Алла, не кидай в папу мячиком, вчера вечером в него кинули мячик, и не очень удачно». Все верно. Вчера У Джона Лодейзена какой-то американец обучал меня бейсболу, кинул мне бейсбольную дыню, а я не поймал… То есть тов. из ГБ не знал, знаю ли я, что каждое мое движение и слово в посольстве фиксируется там, где надо, но на всякий случай меня об этом информировал. Благодаря подсказке тов. из ГБ я потом вычислил, кто докладывает. Мораль сей басни? Две, и довольно неожиданные. Первая: я называю этого парня «тов. из ГБ» не потому, что испытываю активную неприязнь к органам, а потому, что не помню его имени. На лицо, думаю, вспомню, хотя зрительная память у меня отвратная, а вот как звали — хоть убейте. Пусть останется «тов. из ГБ».
Вторая: от ГБ быстро не отвяжешься, поэтому придется читателю ждать окончания истории.
IllМеня довольно рано приняли в Союз писателей, и постепенно появилась привычка все свои деловые и неделовые встречи назначать в ЦДЛ. Тогда ЦДЛ в Москве был как Клуб консерваторов для Лондона, и туда рвались все. Например, из-за ЦДЛа со мной сильно подружился оперативник МУРа, он же чемпион Москвы по настольному теннису, Коля Леонов. Дело в том, что в ЦДЛ был лучший в Москве бильярд. Я тоже приглашал Колю из корыстных соображений: в подвале ЦДЛ был зал для пинг-понга, и идеальнее партнера, чем Леонов, нельзя было придумать. Конечно, играть со мной в пинг-понг чемпиону Москвы было скучно, противно и тоскливо, зато он знал, что потом дорвется до своего бильярда. Иногда Леонов являлся прямо с дежурства, отводил меня в укромный угол и вручал мне свое табельное оружие: «На, спрячь в карман и никому не показывай. У меня две партии с Владом Чесноковым. Отыграю и поднимусь к тебе в ресторан». И я сидел с кем-нибудь из своих литературных друзей в ресторане, а карман мне оттягивал пистолет Макарова в кобуре. Кстати, именно за ресторанным столиком Коля Леонов, с моей легкой руки, договорился с Жорой Садовниковым, что они вместе напишут детектив. Писал, конечно, Садовников, а Коля его забрасывал материалом. Получился «Трактир на Пятницкой», опубликованный в «Юности». Когда я уехал, Колю уже некому было проводить в ЦДЛ, и пришлось ему самому срочно писать детективы, чтоб приняли в Союз писателей. В детективном жанре Леонов преуспел, по его книгам снимались фильмы и телесериалы. А началось все с простого желания попасть в ЦДЛ. Судьба.
Тов. из ГБ я тоже приглашал в ЦДЛ. Я чувствовал, что ему и хочется, и колется. Колется потому, что он понимал (или агентура доложила), что я его засвечиваю. Действительно, перед тем как его привести, накануне, я предупредил всех своих цедээльских друзей: «Ребята, завтра со мной будет парень из ГБ, он рвется в наш круг, запомните его». С другой стороны, ЦДЛ притягивал как магнитом. Где еще можно было увидеть столько интересных людей?
В память врезалась такая сцена. Мы сидим с Овидием Горчаковым и Василем Быковым, и разговор идет о том, как показывают войну в кино: мол, немцы падают как подкошенные, а советские солдаты, получив смертельное ранение, делают еще несколько героических шагов вперед. Между тем, после удара пули… И Горчакову, и Быкову известен предмет разговора. Василь Быков прошел всю войну в пехоте, а Горчаков, военный разведчик, был сброшен на горящую Варшаву и получил потом высший польский орден «Виртути милитари». И вдруг я замечаю, что мой тов. из ГБ раскрывает рот, видимо, тоже хочет поделиться знаниями. Я под столом наступаю ему на ногу — дескать, тебе бы лучше помалкивать, и он послушно закрывает рот.
Однажды кто-то из моих литдружков спросил, имея в виду тов. из ГБ: «Зачем он тебе нужен?» Я ответил, согласно модной тогда теории, что к каждому из нас приставлен кто-то из ГБ и лучше знать кто и вести себя соответственно, чем нарваться на неожиданность. (Между прочим, в книге о Роберте Рождественском вдова поэта вспоминает, что они придерживались точно такой теории и что зря они отлучили от своего дома одного подозрительного гостя — к ним тут же приставили другого. А то, что другой из ГБ, они узнали лишь через десять лет.)
В ответ на мои теоретические построения мой многоопытный друг предупредил: «Смотри, Толька, кончится тем, что он тебя употребит». Сказано было, конечно, более резкое слово.
Пока же я видел, что у тов. из ГБ воспитательной работы со мной не получается, не та обстановка. Иногда, правда, он бурчал: «Вот твой Джон Лодейзен…» Я сразу его обрывал: «Джон — прекрасный дипломат. Если б наши дипломаты были бы такими. Ты что-то имеешь против него конкретно? Скажи мне». Наверно, у тов. из ГБ были свои соображения, но делиться ими он со мной не желал.
Между тем за Лодейзеном очень плотно ходили, и об этом я узнавал от него самого. Он тоже не говорил мне ничего конкретного, но периодически сообщал: не дают дышать. Вяжут по рукам, по ногам. Звереют. Произносилось это все с юмористической интонацией. Но как-то раз на приеме у посла он отвел меня в сторону и зашептал (словно боялся, что резиденцию на «Спасо» прослушивают): «Они совсем сошли с ума. Вчера они мне подстроили автокатастрофу, я чудом увернулся от грузовика. А ведь я был в машине с женой и сыном. Они могли их убить».
Может быть, сейчас я невольно сгущаю краски. Тогда же в наших общениях с Джоном преобладали веселье и легкомысленность.
…Был канун старого Нового года. Праздник, традиционно и широко отмечаемый в Москве. А Джон пригласил нас на «Бразильский обед». В одиннадцать вечера все гости стали посматривать на часы и разбегаться. Я уходил последним и почувствовал какое-то неудобство перед гостеприимными хозяевами. Я объяснил Джону и Пегги, почему сегодня все так торопятся, и предложил: «Ребята, едем со мной встречать старый Новый год к Жоре Владимову. Владимов — мой старый друг, писатель, я за него отвечаю. Но, Джон, учти, что за народ у него будет — я понятия не имею. Держи с ними дистанцию. О'кей?» — «О'кей», — с радостью согласился Джон и положил в пакет бутылки. Наше появление у Владимовых вызвало бурю восторга. А возвращались мы по ночной Москве, когда никакой городской транспорт уже не ходил, такси вообще не было, и по середине Кутузовского проспекта двигались толпы подвыпившей публики, которая кидалась прямо под машину Джона, требуя, чтоб он их подвез.
