Красный лик: мемуары и публицистика - Иванов Всеволод Никанорович
– Итак – не с чего, так со славянства! – говорит Струве и продолжает игру Леонтьева, Аксаковых, Хомякова…
– примерно так говорил Хомяков.
Но, увы! Боюсь, что ничего не выйдет с неославизмом. Есть у идей особое свойство, которое так часто охотно и прочно забывает русская интеллигенция. Идея, существо живое, идея должна брызгать кровью.
Славянофильство и истекало кровью тогда, в войнах на Ближнем Востоке; кровью напоены, живой, горячей кровью творения московских славянофилов; споры и кипения кружков сороковых годов бурлили в Москве; раздавались в душах славянофилов старые отзвуки стрельцов на кремлёвских башнях:
– Велик город Москва! Славен город Казань!..
То была перекличка земли.
Теперешнее славянофильство – идёт не из Москвы, оно идёт из Белграда. Профершпилившиеся российские марксисты сели на содержание идей, двигавших Русью пятьдесят лет тому назад… Это славянофильство – слабое эхо, идущее из чужих сторон, против которых обрушивался тот же Леонтьев. Это славянофильство – без Москвы.
Москва теперь поёт свою собственную песню – пусть страшную; и вместо того чтобы звать к овладению своей столицей, чтобы сгорать в тоске по ней, как сгорают в тоске по матери, – новое славянофильство появляется перед нами в качестве стерилизованного политического хода. Был Маркс, была Дума, был Врангель, был Николай Николаевич, а теперь – братья славяне… Всё на пользу!
И замечательная вещь. В номере втором «России и Славянства» – я так и не нашёл ничего на славянофильские мотивы… Ничего… Нашёл только воду передовой статьи – о терроре, да «Воспоминания» Шульгина…
Оказывается, руководитель газеты П.Струве, аккуратно разобрав, что такое террор, – любезно и благосклонно на него соглашается. Он до него добрался только теперь, когда в течение 10 лет Россия была в роковой братоубийственной войне объята красным и белым террорами!.. Десять лет он стоял в стороне…
Как жаль, что бесконечные жертвы этой войны, которые пользовались этим средством борьбы – террором и погибли от него, – не дожили до разъяснений Струве… Эти жертвы тогда бы знали, что они, в известной степени, были вправе делать то, что заставляла их делать жизнь…
У Мольера «Мещанин во дворянстве» очень поражён, узнав «научное» открытие, что он «говорит прозой». Конечно, кто боролся сам за то, что он считал «правдой», – тоже будет польщён разрешением Струве.
Не идеи, а идейки, слабые, маленькие, интеллигентские… Кичливость научности, а в главном – просто желание приспособиться…
Обратился я затем к «Евразии». Казалось бы, вот где, наконец, можно найти много реального понимания жизни. Но – увы!
У Струве – славянофильство без Москвы, от Белграда. У «Евразии» – евразийство без Азии, от Парижа. Вместо здоровой и полнокровной идеи реальной общности восточных народов, вместо противопоставления их силы силе Запада – евразийство наших западных собратьев всё больше и больше превращается в человечка в банке, в гомункулуса, ловко сделанного учёным схоластиком.
Просто подчас становится невозможно понять, что говорится на страницах евразийской литературы! Для кого она пишется? Для публики или для собственного самоуслаждения? Сам высочайший теолог Фома Аквинат писал более вразумительно, нежели это делают западные евразийцы. Проповедуя систему «идеократии», то есть систему господства группы, объединённой известной идеей, парижские евразийцы погружаются в какое-то утончённое мечтание, оторванное совершенно от жизни и от масс. Они утоньшились до такой степени, что их лозунги перестали быть боевыми, актуальными… Могут ли быть боевыми лозунги чуть ли не лунатического характера?
А всё-таки она вертится! А всё-таки – хотя и в куцем, смешном интеллигентском виде – поставлены новые, живые проблемы…
Должны быть поставлены. Возродилась идея славянства – пусть даже у Струве. Развивается проблема и Азии – хотя бы в евразийских тусклых и неясных формах… И в конце концов русское общество чувствует какую-то живейшую потребность освободиться от старого образа мыслей…
Эти два гейзера – взлетели оттуда, из глубин русского сознания, где в раскалённой магме переплавляется жестокий опыт революции… И, раскланиваясь, изощряясь, облекая свои положения всем «учёным аппаратом» своего мышления, академически приседая на каждом шагу, российская интеллигенция идёт к тому, что исстари руководило русским народом в его исторической жизни.
И славянство, и азиатчина – не пустые для нас слова! В них – корень нашего самопознания, начало сознательной и планомерной политической жизни. Та же проблема Запада и Востока, но как они сдвинулись с мест! Удивительное дело. Западники теперь стали славянофилами, а славянофилы – евразийцами… Ещё один период сдвига – и западники перейдут на позицию евразийцев, а славянофилы – на ту позицию, которая возглашает, что в Азии – мы дома…
А вместе с этой подвижкой интеллигентского льда – идёт и возрождение старых фигур… Конечно, на роль идеолога и руководителя русской общественной мысли – выдвигается в первых рядах Константин Леонтьев.
Это он ушёл от Запада, он шёл на Восток, но остановился, ослеплённый башнями Константинополя, над зеркалами Босфора, на которых играл ещё радужный свет преемственности от великой Римской империи. И в этом эстетическом созерцании он не заметил, что тот свет, отблески которого он видел, – является светом с Востока.
Нас, наше поколение ждёт великое возрождение Востока, который получит в будущей России, сильной восточной политикой, настоящее отображение своих вековых чаяний и откровений, которое поставит его в ряд со странами Запада. А «Россия и Славянство», «Евразия» – детские шаги в этом направлении.
Гун-Бао. 1928. 30 декабря.
Пути китайской революции
Русский, присматривающийся к событиям китайского государства, в котором он живёт, не может не отметить ряда быстро следующих друг за другом головокружительных успехов этого последнего. Газеты приносят нам известия о том, что, в сущности, неравные договоры стоят перед своим концом, таможенная автономия даст возможность Китаю создавать свою промышленность, приглашать для этого же иностранный капитал, наконец, даст средства центральному правительству для его работы… Главное бедствие Китая – многочисленность разных армий – постепенно изживается в процессе сокращения их численности, доведения их до 700 тысяч, вместе с подчинением их центральному правительству. И таким образом, на наших почти глазах совершается чудо:
– Огромная, древняя страна Китай, страна чрезвычайно высокой духовной культуры и напряжения, страна, народ которой чрезвычайно одарён и работоспособен, – становится государством, обладающим всеми теми возможностями, которыми обладают современные западные государства. Вместо разрозненных, отдельных – правда – могучих частей – перед нами единое государство, с единой волей, с единой армией, признанное в своих правах и стоящее на бесконечной дороге развития и совершенствования, государство, полное сознания своего национального достоинства, своих национальных задач.
И теперь полезно для русских поставить один вопрос:
– Каким же путём удалось Китаю добиться столь важных и благодетельных результатов?
И ответ будет:
– Через китайскую революцию!..
Доктор Сун Ят-сен получил теперь то название, которое римляне в своё время давали своим героям, заслуженным перед отечеством, – Отец Республики. Да, это доктор Сун Ят-сен, выдающийся китайский деятель, скончавшийся в 1925 году в Пекине, – сделал современную китайскую республику своими умными, практичными, неустанными усилиями.
