Всеволод Иванов - Партизаны
Обзор книги Всеволод Иванов - Партизаны
Иванов Всеволод
Партизаны
Всев. Иванов.
ПАРТИЗАНЫ.
Рассказ.
Посв. Александру Оленич-Гнененко.
I.
Костлявый, худой - похожий на сушеную рыбу - подрядчик Емолин ходил по Онгедайскому базару и каждого встречного спрашивал:
- Кубдю не видали?
- Нету.
Наконец, голубоглазый чалдон, навеселе, повидимому, затейливо улыбнулся и указал Емолину:
- Подле церкви Кубдя... Гармошку покупат... А тебе на что?
- Надо, - отрывисто ответил Емолин.
Чалдон под-ряд четыре раза икнул и отошел.
"Деньги есь... Гармошку кикиморе... Заломатся", - подумал Емолин и пожалел потраченные сутки на езду в Онгедай.
Емолина то-и-дело толкали.
К прилавкам совсем нельзя было подойти, Емолин хотел пробраться между торговыми рядами, образующими улицу, но тут гнали целые табуны лошадей и жалобно блеявших баранов. Пыль грязно-желтыми пятнами стлалась над тесовыми лавками.
- Жарынь, - сказал Емолин, вытирая вспотевшую жилистую шею.
Горло сушила духота, уши оглушал базарный шум, на прилавках резали зрение яркие пятна - бязей, шелковых тканей, китайских сарпинок.
- В эку духоту и неймется!.. Сшалел народ!..
Подле церкви толкотни было меньше. Здесь торговали горшками и у возов слышался только тонкий звон посуды да перекрики торгующихся. Кубдя, в синей дабовой рубахе и в таких же коротких, но широких штанах, в рваных опорках на босу ногу, стоял у церковной ограды, рассматривая желтого глиняного петушка.
Высокий чалдон в сером озяме скучными глазами смотрел на покупателя.
- В день много работашь? - спрашивал Кубдя.
- Как придется.
- Полсотни, поди, так работашь?
Чалдон посмотрел на опорки покупателя и нехотя ответил:
- Быват и полсотни.
- Видал ты ево, - с уважением сказал Кубдя, кладя петушка обратно. - Ты бы, брат, бросил петухов-то делать...
- А что - ворон прикажешь?
- Не ворон, а хоть бы туеса березовые, примером. Все выгодней.
- Сами знам, что делать.
- Эх ты, лепетун!
Кубдя увидел Емолина и, указывая на чолдона, сказал:
- Возьми вот ево, лепетуна, - петухов делат.
- Всякому свое, - строго сказал Емолин. - А мне тебя, Кубдя, по делу надо.
Кубдя взял опять петушка, повертел его в руках и купил, не то чтоб для надобности, а показать Емолину, что он, Кубдя, в деньгах не нуждается.
- Ну, говори!
- Пойдем, по дороге скажу, - сказал Емолин.
Кубдя сунул петушка в карман и отправился за Емолиным.
- Ты каку работу исполняшь?
- Работы по нашему рукомеслу многа.
- А все-таки?
Кубдя улыбнулся под обвислые усы:
- Народ нонче бойко умират. Будто пал по траве идет.
- Ну и что ж?
- Гробы приходится...
Емолин смочил языком обсохлые губы и пренебрежительно сказал:
- Ерунда! Гробовая работа - самая поганая... Горбулин-то с тобой?
- В селе.
- И Беспалай?
- Есть и Беспалай. Соломиных тоже тут.
- Еще ребята поди есть?
- Как не найдутся. А тебе на што, лешай?
Емолин выкроил улыбку на желтом изможденном лице.
- Что, не терпится?
Кубдя крякнул:
- Люблю артельную работу, Егорыч.
- А говоришь, у те тут есь.
- Жидомор ты, никак тебе правды не скажешь... Все надо юлить. А то живьем слопашь.
Кубдя взглянул на его кривой влево рот и подумал "сволочь". Емолин остановился и, поблескивая желтоватыми белками глаз, сказал:
- Патаму, што у вас, окромя как в себя в никово веры нету, - понял?
Кубдя крякнул.
- Крякнула утка, когда ее съели!.. А хочу я, Кубдя, вот что сказать вам. Подрядился я в Улейском монастыре амбары строить. Лес там иметса; инструменты, поди, при вас?
- Как же... Помесячно, али поденно?
- Поденно. Двадцать цалковых на моих харчах.
- Дураков нету.
- Каких дураков?
Кубдя отошел от него на шаг и свистнул:
- Хитер ты, Егорыч. Прямо бяда. Кто к тебе пойдет, когда на сенокос дадут две сороковки в день.
- Окурок ты! Сенокос - месяц, а тут и лето и осень.
- Да што мне, когда на колчаковские сейчас по сороковке в городе водку продают?
- Ладно, - сказал Емолин примиряюще, - пойдем ко мне чай пить.
- Самогонка есть?
- Не самогонка, браток, а "николаевка".
- Вот панихида! - восторженно вскрикнул, хлопнув себя по ляшкам, Кубдя.
Они прошли базар, и Емолин свернул в переулок. Подрядчик выдернул деревянную щеколду, и большие тесовые ворота, визжа в петлях, распахнулись. На цепи, подпрыгивая, хрипло залаял на них пес. Из сутунчатого пригона протяжно спросил женский голос:
- Кто тама-ка?
- Я, Матвеевна, я, - отвечал Емолин, входя на высокое крыльцо из огромных кедровых досок. - Самовар бы нам...
- Сичас.
Молодая женщина в светлом ситцевом платье и с подойником в руках вышла из пригона. Емолин, входя в сени, спросил ее:
- Чо поздно доишь-то?
- Так уж приходится, - отвечала она, громыхая самоварной трубой. - Вы где пить-то будете, в горнице, али, может, в затине?
Емолин дзвякнул посудой в ящике.
- Все равно. Можно в горнице. Там, кажись, мух мене.
- Прямо напасть с этими мухами! Уж мы их травили-травили, ни лешака на них нет... Лонись мужик поворот какой-то на них привозил, вот шибко подействовал.
- Не поворот, а водород. Сусликов травят, - поправил Емолин.
Женщина рассмеялась.
- Кучея их знат. Нонче все наоборот. Вон царя-то в Омске не русского посадили и икватерем зовут.
Емолин рассмеялся жиденьким смехом:
- Необразовщина, прямо - тайга!.. Видмеди вы! Колчак-от старого роду, бают, и ни царь, - а диктатер...
- Одна посуда-то, - сказал Кубдя.
- Посуда-то одна, да вино разно. То тебе коньяк, а то самогонка.
- А то тебе ртуть.
- Ртуть не пьют, а киргизы от дурной болезни лечутся...
Емолин сидел на деревянной крашеной скамье со спинкой. Кубдя на крашеном тоже деревянном стуле. В горнице было прохладно - сквозь маленькие окна свету пробивалось мало, да и мешали широкие, легко пахнущие, герани в глиняных глазурованных горшках. Двери и печка были разрисованы большими синими по желтому полю цветами, а на полу лежали плетеные из лоскутков половики.
Пока хозяйка доставала из шкапа посуду, ставила на стол калачи из сеянки, пироги с калиной и молотой черемухой, Емолин самоуверенно рассуждал:
- Ты возьми, Кубдя, меня. Из ково ты, скажи мне, я поднялся?..
Кубдя ждал с нетерпением, когда Емолин раскупорит бутылку с водкой, и потому с усмешкой отвечал:
- Никуды ты не поднялся.
- Врешь! Был я, скажем, лапотной пермской мужик, а теперь имею дом с железной крышой и хозяйство честь-честью и почет ото-всех.
- Ну и славу Богу.
- Известно, славу Богу, - подтвердил Емолин, выбивая пробку и наливая водку в стаканчики, - только ни черта не понимаете вы. Пей!
