Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ
Удивительно! Но вынужден констатировать следующее.
Ни один человек не мог привести примера, когда бы я дал распоряжение по реактору в нарушение Регламента. И 25 и 26 апреля 1986 никто не слышал, чтобы я давал такие команды. Однако:
- команду на снижение мощности от 700 до 200 МВт я отдал;
- команду на подъем мощности после провала я отдал;
- команду вывести защиту по останову 2-х турбин я отдал.
В приговоре: "Дятлов приказал вывести ряд аварийных защит АЗ-5".
Каких, для чего? Не говорится.
Что это случилось с Дятловым, что он из думающего, осторожного и грамотного инженера в одночасье превратился в лихого гусара, направо и налево раздающего команды заблокировать, перекосить и…
Вот, гр. Щербак, что значит следствие и суд, проведенные с обвинительным уклоном. Вы, я думаю, не представляете себе. И избавь Вас бог от этого. Следствие напридумывало Дятлову всяких действий (это не все), а потом стало задавать вопросы людям, в больнице - уж не чокнутый ли он? Нет, господа! Психически всегда был нормален. И теперь могу сказать, что психически исключительно устойчив, если выдержал апокалипсис той ночи, ужас болезни, непрерывные в течение года физические боли, подлое заключение судебно-технической экспертной комиссии, суд неправедный и последующие моральные и физические страдания.
А все дело в том, что тот реактор взрывался и без каких-то особых условий.
Однако продолжу. Мощность до нуля не падала, как это заключили эксперты Михан и Мартыновченко. Школьное заключение людей, не управлявших никогда реактором. И следствие и суд отклонили мои ходатайства о повторной экспертизе с моим участием и привлечением опытного СИУРа. Да уж если бы до нуля падала, то комиссия Мешкова обязательно бы это отметила. Однако там были и люди, не раз исследовавшие диаграммы, и они пришли к выводу о снижении мощности до 30-40 МВт, а уж в той комиссии "доброжелателей" хватало.
Когда более-менее подразобрались с СИУРом и он начал поднимать мощность, ко мне подошел Акимов и предложил поднять мощность до 200 МВт. При этом он сказал, что по "Программе выбега" 700 МВт. Но поскольку работе был уже конец - "Программа выбега" выполняется на заглушенном реакторе, а подъем до 700 МВт при нулевой мощности генератора осложнен, - я принял решение подъем остановить на 200 МВт. Да, я учитывал возможность отравления, но по моей прикидке до 01 ч. 30 мин. запаса было достаточно. И я не ошибся, это можно и сейчас проверить. Но откуда же мне было знать, что мощностной коэффициент реактивности положительный, если по данным НИКИЭТ и отдела ядерной безопасности станции он отрицательный. Это теперь известно, что надо было учитывать и снижение реактивности от снижения мощности.
Где-то в районе 01 часа я спросил у Топтунова, каков запас реактивности, и получил ответ - 19 или 18 стержней, точно не помню. На цифровом табло и Трегуб видел 17 или 18, т. е. Топтунов смотрел периодически. Но не может же СИУР обращать внимание на один параметр, для получения значения которого надо набрать код и выждать время, когда он появится на табло. У СИУРа более 4-х тысяч параметров, кроме управления реактором, и все внимание одному параметру он уделить не может. Топтунов неплохо справлялся с управлением - это видно по форме нейтронного поля и записи мощности на ленте.
И при переходе с ЛАР на АР он "провалил" мощность потому, что АР оказался неисправным, а на второй АР он уже не мог перейти, т. к. его выбило по большому разбалансу. Это для Трегуба - он говорит, что не провалил бы мощность. Еще как бы завалил.
В условиях изменяющегося расхода питательной воды Топтунов вынужден был постоянно прибегать к манипуляциям по управлению реактором и проглядел снижение запаса реактивности.
А теперь - виновны ли мы в том, что просмотрели снижение запаса реактивности менее 15 стержней?
1. Прибора постоянного замера параметра нет. Есть только периодический замер, да еще после набора кода подожди результатов.
2. Отсутствие сигнализации. Здесь прямое нарушение требования ПВЯ-04-74.
3. Отсутствие автоматической аварийной защиты. Она, согласно требованию ПБЯ, должна быть, поскольку параметр взрывоопасен. НАУКА обязана была знать это.
4. Указание в Регламенте 15 стержней неверно. Ведь после определено в 30 стержней.
5. Дезинформация персонала в части знака мощного коэффициента реактивности.
6. Незнание персоналом опасности данного параметра. И узнать он этого ниоткуда не мог. А если бы знал, то сомневаюсь, чтобы кто-то согласился в тех условиях работать.
В этих условиях рассуждения о распределении обязанностей между машиной и человеком просто гнусны.
Я утверждаю, что 26.04.86 г. никто не видел запаса реактивности менее 15 стержней. К разрешению работать с запасом менее 15 ст. 25.04.86 г. я отношения не имею. И вообще по данному параметру я никогда решения не принимал, так как это не моя прерогатива. В какой-то момент после "провала" мощности возникла возможность отключения турби-ны-8 для предотвращения просадки давления в барабан-сепараторах. Здесь Акимов и принял логичное решение перевести установки A3 ТГ-8 (фактически защиты реактора) с 55 на 50 кгс/см. кв. и вывести защиту АЗ-5 по останову 2-х турбогенераторов. Никакого нарушения здесь нет. Все по регламенту. У меня он не спрашивал, и не нужно: это полностью в его компетенции. Если бы спросил, то я бы разрешил. Жильцов видит "серьезную вину персонала" в том, что не ввели снова защиту АЗ-5 по останову 2-х ТГ. В чем же здесь наша вина? Документа мы никакого не нарушили - это формально. А фактически? Авария произошла бы на 30 сек. раньше, только и всего. Это не только мое заключение, а и комиссии под председательством Шашарина. Да и на самом деле. Чем отличается состояние в момент начала опыта и в момент нажатия кнопки АЗ-5 Топтуновым? Только положением стержней АР, которые ушли вниз. Все остальное то же. Стержни же АР по сигналу этой защиты не двигаются.
Почему Акимов задержался с подачей команды Топтунову - теперь не выяснить. Но повторяю - на аварию это никак не повлияло.
Далее события происходили так.
После сообщения Акимова о замере вибрации турбина на холостом ходу и подтверждения Метленко о готовности, мы собрались и обговорили действия. Когда все, в том числе с мест на блоке, подтвердили готовность, я разрешил начинать, и Метленко скомандовал громко: "Осциллограф, пуск". По этой команде:
- СИУТ закрыл стопорные клапана;
- Лысюк нажал кнопку МПА;
- Акимов почему-то подал команду Топтунову нажать кнопку АЗ-5.
Все шло нормально, спокойно. Никаких разговоров на пульте не было, все наблюдали по своим местам. Здесь я услыхал, что Топтунов что-то сказал Акимову. Я был у щита электриков и не слышал, что именно, но после изучения диаграммы с полной уверенностью могу сказать, что Топтунов Акимову сказал "стержни АР внизу".
