Борис Черных - Шалва Амонашвили и его друзья в провинции
В нашем испорченном обществе (в обществе, называемом цивилизованным) приходится, прежде всего, говорить о ручном труде потому лишь, что главный недостаток нашего общества был и есть до настоящего времени – это стремление освободиться от ручного труда и пользоваться без взаимного обмена трудом бедных классов, невежественных и неимущих.
Первый признак искренности людей нашего класса, исповедующих христианские принципы, философские или гуманитарные, есть старание избавиться насколько возможно от этой несправедливости.
Простейшее и всегда находящееся под руками средство достичь этого есть ручной труд, который начинается уходом за самим собой.
Самое простое и короткое правило нравственности состоит в том, чтобы заставлять служить себе других как можно меньше и служить другим как можно больше. Как можно меньше требовать от других и как можно больше давать другим.
Это правило, дающее нашему существованию разумный смысл и благо, как его последействие, разрешает в то же время все затруднения, равно как и то, которое вам представляется; это правило указывает место, которое должны занимать умственная деятельность, наука, искусство. Следуя этому правилу, я счастлив и доволен только тогда, когда, несомненно уверен, что моя деятельность полезна другим. Удовлетворение же тех, для кого я действую, есть уже избыток, превышение счастья, на которое я не рассчитываю и, которое не может влиять на выбор моих поступков.
Моя твердая уверенность, что то, что я делаю, не бесполезно не вредно, но есть добро для других, – эта уверенность есть главное условие моего счастья. И это-то именно и заставляет нравственного и искреннего человека невольно предпочитать научной, артистической работе ручной труд.
Для пользования моими писательскими трудами нужна работа печатников; для исполнения моей симфонии я нуждаюсь в работе тех, кто делает приборы и инструменты для наших кабинетов; для картины, которую я пишу, я нуждаюсь в людях, приготовляющих краски и холст, а между тем работы, которые я произвожу, могут быть полезными для людей, но могут также быть (как в большинстве случаев и бывает) совершенно бесполезными и даже вредными. Как же я могу заниматься такими делами, польза которых весьма сомнительна и для занятия которыми, я должен еще заставлять работать других, когда передо мной, вокруг меня бесчисленное множество вещей, которые все, несомненно, полезны для других и для производства которых я не нуждаюсь ни о ком: например, снести ношу тому, кто утомлен ею, вспахать поле за больного хозяина., перевязать рану и т. д. Не говоря об этих тысячах вещей, окружающих нас, для производства которых не нужна посторонняя помощь, которые дают немедленное удовлетворение тем, для кого вы их производите, кроме них, есть еще множество других дел: например, посадить дерево, выходить теленка, вычистить колодец, и все это дела, несомненно, полезные, и нельзя человеку искреннему не предпочесть их занятиям, требующим труда других и вместе с тем сомнительным по своей полезности.
Призвание учителя есть призвание высокое и благородное. Но не тот учитель, кто получает воспитание и образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть, должен и не может быть иным.
Эта уверенность встречается редко и может быть доказана только жертвами, которые человек приносит своему призванию.
То же самое и для истинной науки, и для истинного искусства. Скрипач Лулли с опасностью для своей шкуры бежит из кухни на чердак, чтобы играть на скрипке, и этой жертвой он доказывает истинность своего призвания. Но для ученика консерватории, студента, единственная обязанность которых – изучать преподаваемое им, доказать истинность своего призвания невозможно. Они только пользуются положением, которое им представляется выгодным.
Ручной труд есть долг и счастье для всех; деятельность ума и воображения есть деятельность исключительная; она становится долгом и счастьем только для тех, которые к ней призваны. Призвание можно распознать и доказать только жертвой, которую приносит ученый или художник своему покою и благосостоянию, чтобы отдаться своему призванию. Человек, который продолжает выполнять свои обязанности – поддержание своей жизни трудом своих рук, – и, несмотря на это, отнимает еще часы от своего отдыха и сна, чтобы творить в области ума и воображения, доказывает тем свое призвание и произведет в своей области нужное людям. Тот же, кто отделывается от общечеловеческой нравственной обязанности и под предлогом особого влечения к науке и искусству устраивает себе жизнь дармоеда, – такой человек произведет только ложную науку и ложное искусство.
Плоды истинной науки и истинного искусства суть плоды жертвы, а не плоды известных материальных преимуществ.
Но что же будет тогда с наукой и искусством?
Как часто я слышу этот вопрос от людей, вовсе не интересующихся ни наукой, ни искусством и не имеющих ни малейшего понятия о том, что такое наука и искусство. Казалось бы, что этим людям ближе всего к сердцу благо человечества, которое, по их убеждению, не может быть достигнуто ничем иным, как только развитием того, что они называют наукой и искусством.
Но что за странное дело – защищать пользу полезного?
Неужели могут быть такие безумные люди, которые бы отрицали полезность того, что полезно? И неужели есть еще более смешные люди, которые считают своею обязанностью отстаивать полезность полезного?
Есть рабочие ремесленники, есть рабочие земледельцы. Никто никогда не решался отрицать их полезность. И никогда работник не станет доказывать полезность своего труда. Он производит, и его продукт необходим и есть добро для других. Им пользуются, и никто не сомневается в его полезности. И тем более никто ее не доказывает. Работники искусства и науки в том же положении.
Почему же находятся люди, которые силятся доказать их полезность?
Причина та, что истинные труженики науки и искусства не обеспечивают себе никаких прав; они дают произведения своих трудов, эти произведения полезны, и они не нуждаются в правах и их утверждении.
Но огромное большинство тех, кто считает себя учеными, художниками, очень хорошо знают, что то, что они производят, не стоит того, что они потребляют. И они прибегают к всевозможным средствам, чтобы доказать, что их деятельность необходима для блага человечества.
Истинные науки и искусства всегда существовали и всегда будут существовать, как и все другие отрасли человеческой деятельности, и невозможно, и бесполезно отрицать или защищать их.
Л. Н. Толстой.
Статья взята из сборника «Педагогические сочинения», Москва, 1953 год.
