Степан Выскубов - В эфире Северок
- Нам что принесли, то и едим, - равнодушно ответил Николай.
- Хорошо, разберусь и прикажу усилить вам питание. Вы на людей уже не похожи. Мощи одни ходячие. Нет, нет, так не годится...
Перед вечером начпрод принес нам дополнительно по два килограмма баранины и еще три кружки муки на двоих. Ну и, конечно, выругал нас за то, что "пожаловались".
На следующее утро к нам пришла девушка из Зуйского отряда переписывать сводку Совинформбюро. Ее прислал Луговой. Девушка милая и очень скромная. В ее внешности не было ничего броского: небольшого роста, круглолицая, с темными волосами, с умными карими, строго смотревшими на нас глазами. Одета в простенькое, горошком, платье, в стоптанных, на низком каблуке туфлях. На вид ей лет шестнадцать-семнадцать.
Я усадил девушку на нары и попросил немного подождать. Пока Григорян готовил радиостанцию к приему, я расспрашивал ее, как звать, где раньше жила. Помедлив, девушка несмело начала:
- Зовут Аней. До войны жили в Воинке. Когда приблизился к Крыму фронт, папа ушел воевать, но на Перекопе погиб. Тогда я вступила в ополчение. Меня, правда, не хотели принимать: посчитали несовершеннолетней. Выручил комсомольский билет, и меня зачислили. Так с ополчением и пришла в лес. Иногда в разведку посылают...
Николай подал мне наушники, и я тотчас услышал:
- Говорит Москва!.. Говорит Москва!..
Я сразу же перевернул один наушник мембраной к сидевшей рядом Ане пусть, думаю, слушает.
В сводке говорилось о тяжелых оборонительных боях на фронтах, о том, что на Керченском направлении нашим войскам пришлось отойти на новые рубежи. Передали о потерях противника, о блокаде Ленинграда. Потом диктор сообщал последние известия по родной стране.
Аня с упоением все слушала и улыбалась. Затем, переписав сообщение Совинформбюро, ушла.
Несколько минут мы сидели молча, занимаясь каждый своим делом. Потом Николай спросил:
- Как думаешь, удержат наши Керчь?
- Кто его знает... Техники очень много у немцев. Почти каждый день разведчики приносят сообщения: прошел эшелон с танками или с самоходными орудиями. А самолетов сколько летит на Керчь! Конечно, хочется, чтобы удержали и не пустили фашистов на Кубань. Но не всегда так получается, как хочется.
12
Несколько раз в этот день наша высота подвергалась бомбежке, артиллерийскому и минометному обстрелу. Снаряды взрывали землю, кромсали деревья, разрушали землянки и шалаши.
Все это время нервы были напряжены до предела. Четыре раза выходили мы на связь. Шесть радиограмм приняли, восемь передали штабу фронта. А лес гудел и гудел от взрывов снарядов, мин, гранат, от непрерывной стрельбы автоматов, винтовок, пулеметов.
Северо-восточнее нашей высоты каратели, в несколько раз превосходящие в силе, потеснили один партизанский отряд. Гитлеровцы рвались на высоту. Уже были слышны их крики: "Рус, сдавайся! Красная Армия капут!"
Подошло подкрепление: два партизанских отряда.
Они тут же вступили с фашистами в бой и выбили их с занимаемых позиций. Более двухсот убитых солдат и офицеров оставили каратели на поле боя.
Имелись потери и с нашей стороны: среди раненых оказались парашютисты Иванов и Катадзе.
Вечером мы связались с Большой землей и сообщили, что у нас был прочес, но все атаки отражены и противник отступил. Штаб фронта предупредил: самолеты не прилетят. Значит, нам не сбросят ни боеприпасы, ни продовольствие...
Командование района обеспокоилось, и мы снова дали радиограмму с просьбой помочь боеприпасами.
* * *
На следующий день Большая земля не вышла на связь. Сначала подумали, что наш "Северок" опять испортился. Но ведь мы принимали другие станции...
Рядом с нашей рабочей волной почти всякий раз слышали одну и ту же позывную - ВРП. Кого-то она звала, с кем-то работала. Передачи велись, как и у нас. Стало быть, наша рация исправна. Тогда что случилось с радиостанцией штаба фронта? Почему молчит? Не стервятники ли ее разбомбили? Вон их сколько летело!
Не было связи с Большой землей на третий и четвертый день. Но теперь мы знали причину - штаб фронта эвакуировался из Краснодара. А у нас накопилось много сведений о противнике.
Как показал пленный офицер, немцы готовятся к высадке десанта на Кубань. В район Керчи уже подтянуто большое количество живой силы, техники, а также подвезено несколько сот единиц плавучих средств. Но как эти и другие сведения передашь теперь штабу фронта?
Пять дней Большая земля не выходила на связь. Только на шестой мы услышали совсем слабенькие сигналы радиостанции штаба фронта. Как же мы были рады! Теперь полетят наши сообщения, такие нужные командованию фронта, в эфир. Мы передали сразу восемь радиограмм и пять приняли.
17 мая 1942 года Совинформбюро сообщило, что нашими войсками после тяжелых продолжительных боев оставлен город Керчь. Эту неприятную весть еще раньше передавала немецкая радиостанция. По правде, мы тогда не поверили: думали, очередная геббельсовская ложь. Ведь немецкие радиостанции уже на весь мир трубили о своей победе в Крыму, о захвате Таманского полуострова, хотя он тогда не был занят немцами.
А Севастополь еще держался, стоял. Там день и ночь шли кровопролитные бои. Севастопольцы бились насмерть у стен разрушенного города. Своим героизмом они поднимали дух и у партизан.
Радиосвязь - невидимая нить, соединяющая партизан со штабом фронта. Летят от нас через горы, леса, поля и море разведданные о противнике. Вот и сегодня умчалась на Большую землю радиограмма о том, что в Керчь проследовала румынская горно-стрелковая дивизия, а в Зую прибыл батальон мотопехоты противника. Что гитлеровцы подтягивают силы для удара по Таманскому полуострову.
* * *
Штаб фронта неожиданно отозвал на Большую землю майора Селихова. Командиром второго партизанского района был назначен капитан Иван Григорьевич Кураков, комиссаром района - Иван Степанович Бедин. Оба смелые, отважные командиры. Бедин перед войной закончил Военно-политическую академию в звании батальонного комиссара. До этого назначения был комиссаром отряда, которым командовал Михаил Чуб.
К Куракову питали любовь все бойцы. О его дерзких и смелых операциях мы слышали давно. До прихода в партизаны Кураков командовал 62-м кавалерийским полком 48-й кавдивизии. Смелый, находчивый и душевный командир, он презирал трусов.
* * *
Коротки летние ночи. Не успеет стемнеть - ночь пролетела, и на востоке, за зубчатыми макушками деревьев, начинает заниматься заря: яркая, звонкая, радостная.
Партизанский сон чуток. Вдвойне он чуток на рассвете. Хрустнет где-нибудь случайно ветка, и партизан просыпается, вслушивается...
Мы с Николаем уже не спали, когда дежурный у пулемета кого-то окликнул:
