Степан Выскубов - В эфире Северок
Мы с Николаем уже не спали, когда дежурный у пулемета кого-то окликнул:
- Стой, кто идет?
- Командир района, - послышался ответ.
- Пароль?
Последовал ответ. Через минуту-другую к нам заглянул капитан Кураков. Было четверть пятого. Поздоровался, спросил, нет ли радиограмм. Я пояснил, что ночью мы не имеем связи. Вместо радиограммы я подал ему сводку Совинформбюро.
Кураков пробежал ее глазами, вздохнул: положение на фронтах не радовало.
- Ничего, не все тучи - будет и лучше, - не то нам, не то сам себе сказал Иван Григорьевич. Помолчал, потом спросил: - А как у вас с питанием к рации?
- Имеем в запасе комплект, - ответил я.
- Великолепно! Молодцы, что имеете запас. Вы позволите чуточку послушать Москву?
- Конечно. - И я включил станцию. Уходя, Иван Григорьевич похлопал по ранцу "Северка":
- А эту голубушку берегите! Радиосвязь нам нужна, как человеку воздух...
13
Бушевавший ветер к вечеру замер, и деревья застыли. Стало тихо, только со стороны Севастополя доносились глухие раскаты артиллерии.
Командующий 11-й немецкой армией генерал Манштейн готовился к третьему штурму Севастополя. Он бросил сюда 7 немецких дивизий и 3 румынские, 8 отдельных полков. Двести тридцать тысяч солдат и офицеров направил Манштейн на штурм Севастополя!
Эту живую силу поддерживало 450 танков, 670 орудий разных калибров, в том числе и 812-миллиметровое - "Дора", 655 минометов. Был переброшен в Крым и 8-й немецкий авиационный корпус генерала Рихтгофена, где насчитывалось около 600 боевых самолетов. Вот какая громада перла на Севастополь...
О предстоящем штурме города мы предупредили штаб фронта. Но у нас самих было неспокойно. Почти каждый день то в одном, то в другом месте гитлеровцы завязывали бои с партизанскими заставами: каратели прощупывали нашу оборону. В один из таких дней вечерний сеанс связи у нас был сорван.
Перед самым его началом меня вызвал капитан Кураков. Когда я вернулся, Николай доложил о срыве.
- Понимаешь, какой-то лопух там сидел! - возмущался Григорян. Открытым текстом начал работать!
- Как - открытым? - не понял я. - Попросил бы заменить оператора...
- Чего там - заменить? Это какая-то совсем другая станция была! рассердился Николай. Ничего не понимаю. Допытываюсь:
- А позывные? Может, ты что напутал?
- Какой там напутал!
Что же все-таки произошло? Почему оператор штаба фронта работал открытым текстом? Может, кто просто пошутил, а может, Большая земля проверяла нас? Но, как бы там ни было, сеанс сорван...
Очередное время работы пришло быстро. Включил "Северок", начал слушать, и в уши ударило мощное надрывное завывание. Повернул ручку настройки чуточку в сторону, и завывание утихло. Потом прорвались сильные, громкие позывные, будто Большая земля была совсем-совсем рядом с нами: оператор звал нас, спрашивал, как слышим.
Почерк корреспондента показался мне незнакомым, странным, неуверенным. Такого почерка я раньше не слышал. Подозвал Николая, дал наушник.
* * *
- Опять тот лопух! - со злостью вырвалось у Григоряна, и он вернул мне наушники.
На мои вопросы оператор не ответил, а открытым текстом спросил, готовы ли мы принять самолеты с грузом. Теперь я четко понял, что со мной разговаривает не Большая земля, а какая-то другая станция. Чего же от меня добиваются?
Решил продолжить игру: интересно знать, чего они конкретно хотят. Перешел и я на открытый текст. Ответил, что готовы принять самолеты. Наконец оператор просит сообщить координаты и условные сигналы.
Ага, вот в чем дело... Вам нужно знать, где мы находимся! А кукиша не желаете? Какой же идиот будет вести такой разговор открытым текстом? Однако ответил, что координаты и сигналы остаются прежние. "Какие такие прежние?" - переспрашивает.
Тут я окончательно выхожу из себя и, открытым текстом послав его ко всем чертям, выключаюсь. Работали же мы в основном специальным кодом. Международным - в исключительных случаях.
Об этом инциденте я доложил начальнику района. Он ухмыльнулся:
- Видал, на какие уловки идут! Надо было дать координаты Симферополя. В другой раз сообщите им...
Другого раза не представилось: больше радиостанцию штаба фронта не заглушали и не связывались с нами. О случившемся сообщили Большей земле. Как выяснилось, оператор штаба фронта слышал наш разговор, пытался помешать, предупредить, но его сигналы заглушались. Он, видимо, думал, что я все-таки оплошаю и передам свои координаты. Но не на тех напали!
После этого случая мы стали осторожнее. Если чувствовали, что с нами работает другой радист, требовали замены или подтверждения и только тогда передавали радиограммы. Предупредили мы и своих коллег-радистов третьего района: Квашнина и Кочеткова.
14
Зашло солнце, и с гор тяжело сползли сумерки. Горы и лес стали тонуть в надвинувшейся ночи. Южный ветер низко гнал отары туч.
Уже было темно, когда к нам прибежал мальчуган: один из тех, что укреплял с Луговым лестницу на наблюдательном пункте. Он принес нам от Юлдашева четвертушку хлеба и три пачки сигарет.
Хлеб... Мы давно его не видели. Черствый кусочек, а как пахнет! Николай ловит запах хлеба и улыбается сладко, сладко. Аж глаза вновь живым огоньком блестят...
Сглотнув слюну, я спросил, почему не пришел Ураим. Вася - так звали мальчугана - повел худыми, костлявыми плечами:
- Он на задание ушел. Я тоже просился, но командир не пустил.
Вспомнилось, как однажды Шишкин рассказывал о Васе: тот их спас и сам удрал из рук палачей. Тогда, по правде сказать, я не поверил - думал, выдумка. Оказалось, правда, Вася сам нам все рассказал.
* * *
...Жил он в деревне Тернаир. До оккупации родители работали в колхозе, а он учился. Когда в ноябре немцы ворвались в Крым, жизнь пошла кувырком. Оккупанты все забирали у людей. Особенно падки были на сало, молоко, кур, яйца... Слово скажешь против - беды не миновать.
Однажды Вася увидел, как ночью недалеко от деревни спускались парашютисты, и ему так захотелось им помочь, что он сразу же отправился на поиск. Долго бродил, но все-таки нашел и отвел к партизанам.
Вернулся мальчик домой, а тут горе - отца арестовали. Потом кто-то донес и на него самого. Нагрянули полицейские, схватили. Мать кинулась защищать сына, но ее избили так, что женщина потеряла сознание. Васю увели, а мать осталась лежать в доме, на полу, истерзанная, едва дышавшая.
В полицейском участке Васю сильно секли железной плеткой и требовали, чтобы он признался, куда отвел парашютистов. Мальчуган молчал. Тогда его отвезли в Симферополь, в гестапо.
Там опять допрашивали и требовали сказать, куда он отвел парашютистов. Вася стоял на своем: никаких парашютистов он не знает и не видел. И его снова стегали, стегали... А офицер пообещал повесить, если не признается.
