Н. Никитин - Преступный мир и его защитники
Тогда П. и С. Митусовы, видя, что дело повернулось в неблагоприятную для них сторону, предъявили к Дмецову-Ефимьеву встречный иск о признании его незаконнорожденным. Окружной суд, однако, постановил решение в пользу Дмецова-Ефимьева и обязал Митусовых возвратить ему все полученное ими по наследству имущество госпожи Бибиковой. В результате 7 января 1900 года С. Митусов вошел к прокурору санкт-петербургской судебной палаты с заявлением, что решение окружного суда, признавшего Дмецова законным сыном дворян Ефимьевых, было основано на ложных свидетельских показаниях. Ввиду этого приступили к производству предварительного следствия, которым и удалось обнаружить, что Павел Дмецов на самом деле происходил от незаконной связи помещика Ефимьева с крестьянкой Екатериной Дмецовой, по мужу Полуниной. Вместе с тем выяснилась и ложность свидетельских показаний, данных в суде о происхождении Дмецова. На основании этого Павел Дмецов был привлечен к уголовной ответственности по обвинению в присвоении себе не принадлежащих ему прав состояния и в подстрекательстве посторонних лиц к даче ложного под присягой показания, а оставшиеся в живых Барсукова, Денисова, Сретенский и Веретьевский — по обвинению в лжесвидетельствовании.
Дмецов не признал себя виновным и настаивал на том, что он действительно законный сын дворян Ефимьевых. По его словам, сама госпожа Ефимьева говорила ему об этом, и он вполне искренно считал ее своей родной матерью, тем более что и помещик Ефимьев никогда не разубеждал его в этом и оставил даже ему все свое состояние.
Из остальных обвиняемых сознались только Денисова и Барсукова. Первая объяснила на допросе, что, не зная о действительном происхождении Дмецова, она ложно удостоверяла рождение его от госпожи Ефимьевой только потому, что и другие свидетели точно так же говорили на суде. Барсукова же сказала, что она хорошо знает о рождении Дмецова крестьянкой Екатериной, хотя тем не менее на суде, по настойчивой просьбе его, она дала совершенно ложное показание. По словам этой свидетельницы, Павел Дмецов обещал со временем хорошо отблагодарить ее за содействие и успокаивал словами: «Не бойся, — если что и выйдет, я отвечу сам».
Что касается Веретьевского и Сретенского, то они решительно отрицали свою виновность. Первый из них объяснил, что он действительно считал Дмецова законным сыном дворян Ефимьевых, хотя и не присутствовал при его рождении. В таком же смысле он дал показание и под присягой, а если что прибавил в пользу Дмецова, то, вероятно, по забывчивости. Другой обвиняемый оправдывался тем, что он показал под присягой лишь происхождение Дмецова от помещика Ефимьева, но кто была его мать — он не говорил, так как и сам не знал этого.
Помимо того, на предварительном следствии выяснилось, что и Федосья Закатова, при производстве духовной консисторией дознания в 1893 году, также давала ложное показание о происхождении Дмецова от госпожи Ефимьевой. После она призналась, что дать такое показание упросила ее покойная Ефимьева, с которой она прожила вместе 35 лет. Когда она заметила: «Да ведь всем известно, что Дмецов не ваш сын», — Ефимьева возразила на это: «Он мой сын; никто не стоял у моих ног, когда я рожала его». Уважая ее, Федосья Закатова решилась на ложное показание, хотя и знала об истинном происхождении Дмецова.
Дело это рассматривалось в марте 1902 года санкт-петербургским окружным судом с участием присяжных заседателей. Со стороны обвинительной власти выступал товарищ прокурора Зиберт. Защищали подсудимых присяжный поверенный Андреевский, помощник присяжного поверенного Гольдштейн, присяжный поверенный Базунов. Интересы Митусовых, возбудивших настоящее дело, поддерживали присяжные поверенные Аронсон и Слиозберг.
Из обвиняемых самый молодой — П. Дмецов, 43 лет, характерный тип помещика «доброго старого времени», преждевременно оплешивевший. Денисова и Барсукова — старушки 60–65 лет, хорошо еще помнящие суровое крепостное право. А. С. Веретьевский и А. Д. Сретенский представляют собой двух почтенных старцев 65–75 лет, патриархальной наружности, с длинными седыми бородами.
На суде никто из обвиняемых не признавал себя виновным.
— Я действительно законный сын покойного дворянина Ефимьева, — утверждал главный подсудимый.
— Нет, не виноваты… Чистую правду показывали, — настаивали остальные подсудимые, обвинявшиеся в лжесвидетельстве.
Публика в зал суда допускалась только по билетам.
В числе свидетелей вызван был также товарищ министра финансов В. Н. Коковцев.
Следствие открылось опросом господина Мамонтова, женатого на двоюродной племяннице покойного помещика Ефимьева. Свидетель сказал, что у госпожи
В. К. Ефимьевой, которую Дмецов выдает за свою родную мать, никогда не было детей. Она была больная женщина и жила отдельно от своего распутного мужа, который обзавелся целым гаремом. Дмецова свидетель знал еще мальчиком и редко видел его у Ефимьевых. Все считали его за незаконного сына помещика, но после смерти последнего он стал вдруг полным хозяином в его доме. Ходили слухи, что Дмецов уговорил после госпожу Ефимьеву ходатайствовать о признании его законным сыном. Однако он потом плохо обращался с ней, и ослепшую в последние соды вдову Ефимьеву преданная ей прислуга похоронила чуть ли не на свои скудные средства.
Мировой судья Н. А. Окунев также рассказал, что никто не сомневался в действительном происхождении Павла Дмецова. Он был незаконным сыном крестьянки Екатерины, по мужу Полуниной, и самого Ефимьева. Но его тем не менее любили и помещик, и его больная, бездетная жена.
Из прочитанного показания княгини Святополк-Мирской обнаруживается, что покойная В. К. Ефимьева в минуту раздражения говорила как-то, указывая на мальчика Дмецова: «Из хама не будет пана». Она же заставляла его иногда писать письма своей матери, бывшей крестьянке Екатерине Полуниной.
На суде читается, между прочим, показание неявившейся свидетельницы А. Н. Мамонтовой. Она приходится покойному помещику Ефимьеву двоюродной племянницей и, при посещении его семьи в 60-х годах прошлого столетия, замечала иногда небольшого, скромного мальчика. По-видимому, он не был близким членом семьи, и сама госпожа Ефимьева говорила про него, что он — только крестник мужа. Мальчик никогда не называл ее «мамашей», проводил время обыкновенно где-то в дальних комнатах и не садился за стол вместе с Ефимьевыми. Когда он жил уже в Петербурге, его изредка навещала крестьянка Дмецова, которую все считали его матерью. Тем не менее мальчик все-таки был очень похож на помещика-ловеласа, и жена последнего уклончиво выражалась, что ребенок ничем не виноват, если появился на свет Божий незаконнорожденным сыном ее мужа.
