Петроний Аматуни - Крепкий орешек
Ласточки, оглашая местность веселым щебетом, купались в чистом, прохладном воздухе. Орел, взлетев на тысячеметровую высоту, раскинул широкие крылья и задумчиво парил над землей, посматривая на непонятных ему больших птиц, которые спали сейчас, тесно усевшись на зеленом поле аэродрома.
Легкий ветерок резво мчал по степи, пригибая белесые перья сонного ковыля. Добежав до самолетных стоянок, он сотнями ласковых струек нежно касался расчехленных моторов, чуть слышно посвистывал в ребристых головках цилиндров, забавляясь дрожанием хрустальных капель росы на крыльях.
Это была отличная пора для учебных полетов новичков, еще чувствующих себя гостями в этом прекрасном мире ветров, скоростей и высот: отличная пора и для тренировки бывалого авиатора, которому поэзия полета является одновременно и в сказочно красивых образах раскинувшейся внизу земли, и в звуках мотора, и в показаниях точнейших приборов.
Вот почему командир отряда Ростовской летной школы Осоавиахима выбрал именно этот час раннего утра для зачетного полета на высший пилотаж с курсантом Пашковым.
…Набрав заданную высоту, Пашков вошел в зону и приступил к выполнению фигур…
Полет в зону — это самая задушевная, сердечная лирика в поэзии авиации, это то, что Пашков полюбил сильнее всего и навсегда, что давалось ему легче остального к чему был у него, коренастого багаевского парня, особый дар, о чем он, если бы только мог, написал поэму.
И сейчас, выполняя зачетный полет в зону, он не столько старался блеснуть своим умением перед командиром, сколько наслаждался полетом, вдохновенно выписывал в небе фигуру за фигурой, почти позабыв о том, что в задней кабине сидит поверяющий. И от этого полет только выиграл, доставив обоим по-настоящему приятные минуты.
Контролируя пилотаж, командир отряда часто и одобрительно кивал, а когда Пашков стал выполнять перевороты через крыло, заулыбался: в этих фигурах у Пашкова было что-то свое, свойственное его характеру и свидетельствующее о способностях молодого летчика.
Высший пилотаж! Сколько в этих словах волнующего и приятного сердцу каждого летчика. Ведь это так хорошо — высоко-высоко над землей в синем небе выполнять виражи, петли или хотя бы тот же переворот через крыло. Представьте себе такую картину: вы — в зоне, летите по прямой, скажем, на юг, на высоте двух тысяч метров, не двух километров (летчики не любят таких округлений), а именно на высоте двух тысяч метров! Внизу раскинулись желтые, черные и зеленые квадраты полей, темный массив леса, голубая лента реки вьется между пологими холмами; серебристые ручьи, выбегая из лесу, вливаются в него; вдалеке, у самого горизонта, прижался к земле полосатый город.
Каждая полоска — это улица. На одной из них — дом, где вы живете. Переплетение полос дает квадраты и прямоугольники кварталов. На окраинах в длинные белые коробочки (заводские цехи) воткнуто несколько красных спичек — трубы, а из них вьются сизые и черновато-желтые струйки дыма, будто спички только что погасли, но еще дымятся.
Над всей этой красивой и величественной панорамой в прозрачном воздухе неподвижно висят три-четыре белых облака, и только края их в движении: они то клубятся, то вытягиваются широкими полосами и извиваются. Вы видите, как ветер время от времени осторожно отрывает от них бледные комочки, относит в сторону, и они, потеряв связь с основной массой облаков, быстро хиреют, теряя силы в этом губительном одиночестве, и исчезают совсем.
Весь окружающий мир вы воспринимаете не только зрительно, но и физически. Через ручку управления вы чувствуете, как давит на рули упругая масса воздуха, а если откроете кабину, он будет врываться к вам приятными, освежающими волнами. Но это не земной ветерок, а именно тот воздух, властный и сильный, который знают только летчики.
И, наконец, все вокруг словно пропитано звуками мотора. Они не вызывают у вас раздражения, а, напротив, воспринимаются как чудесная песня полета, как голос движения, голос энергии…
Итак, вы в зоне. Летите по прямой. Принимаете решение сделать отличный правый переворот. Вы слегка приподнимаете нос самолета над горизонтом, градусов на двадцать, и энергичными движениями рулей кладете самолет на спину, переворачивая его через правое крыло.
Земля устремляется влево от вас и становится вертикально. Правая консоль крыла на мгновение указывает на перекрестье дорог (центр зоны), а вы тем временем полностью убираете газ, и наступает приятно клекочущая нервы тишина.
Воздух становится уступчивым, земля же продолжает свое движение вбок и вверх, вытесняет своей громадой небо и неподвижно повисает над вашей головой; самолет — на спине, вверх колесами. Если вам придет в голову мысль поискать небо — нет чего проще: оно под вашими ногами! И никто, кроме вас, не подозревает в эту секунду, что произошло во Вселенной: Земля лишь вам одному явилась в таком легкомысленном для ее солидного возраста положении…
Задержав самолет вверх колесами, вы тут же плавно подбираете ручку управления немного на себя (то же самое делает и Пашков), и самолет начинает опускать нос к земле, скорость нарастает, воздух снова становится упругим и плотным и, скользя по крыльям и вдоль фюзеляжа, создает такой шорох, словно это морские волны выбегая на пологий берег, волокут за собой гальку и песок.
На душе у вас становится весело, а всем телом вы испытываете такое ощущение, будто несетесь вниз на гигантских фантастических качелях. Земля, точно пугаясь прямого удара, бесшумно устремляется под самолет, а небо оказывается на своем законном месте. Выводя самолет из пикирования, вы, как только капот мотора снова подойдет к линии горизонта, не торопясь, даете газ.
Вы летите теперь уже не на юг, как прежде, а в обратном направлении, на север, и если до этого аэродром был за хвостом самолета то теперь он впереди. И высота у вас уже не две тысячи метров, а меньше, предположим, — тысяча восемьсот.
Переворот через правое крыло закончен, вы дали газ, предусмотрительно набрали нужную вам скорость и можете начинать другую фигуру: боевой разворот или петлю, бочку или горку и… Нет, что ни говорите, а есть в авиации такие вещи, которые и описать невозможно, так они хороши…
Пашков выполнил задание полностью, когда командир, осматриваясь, увидел совсем близко от самолета большого орла.
— Смотри, наш собрат хочет пристроиться к нам! — засмеялся он.
— Вижу, — ответил Пашков и повеселел: раз командир спокоен, значит, ругать не будет. — А может быть, орлик сейчас сам пилотировать начнет, товарищ командир?
— Кто знает, что у него на уме! Смотри, смотри…
Отлетев в сторону, орел плавно накренил крылья, энергично развернулся влево и вдруг к середине разворота уверенно перевернулся на спину через левое крыло. Затем устремился к земле и, выйдя из «пикирования», сильными взмахами крыльев вновь набрал только что потерянную им высоту.
И хотя он сделал переворот не по наставлениям и инструкциям, а по-своему, по-орлиному, эта фигура получилась у него такой непринужденной и изящной, такой естественной, что командир, глядя на орла, вздохнул отчего-то и сухо, отрывисто сказал Пашкову:
— Давай домой! Поболтались и хватит…
— Есть, — ответил Пашков и, помрачнев, стал вспоминать каждую свою фигуру, отыскивая в них грубые ошибки.
«Определение наколбасил!» — огорченно подумал он, убирая газ и планируя на аэродром.
— Разрешите получить замечания? — осторожно обратился он к командиру после полета.
— Недурно, — ответил командир отряда. — Пожалуй, я вас направлю на курсы инструкторов… Но, смотрите мне, чтобы все было без сучка и задоринки!
— Есть, товарищ командир, — обрадовался Пашков.
2Тогда Пашков смотрел на авиацию только как на спорт. Он искал в полетах и находил сполна острые ощущения. Летал на соревнованиях, страстно полюбил высший пилотаж и стал мастером в этой области. Не подозревал он, что всего несколько лет спустя расстанется с этим увлечением и станет серьезным пилотом Аэрофлота.
Он часами крутился в воздухе, выделывая каскады сложнейших фигур, полагая, что это и есть главное в авиации. Первоклассные гражданские пилоты — люди несколько иного склада, но поговорите с любым из них, и вы поймете, что нет никого из этого крылатого племени, кто в свое время (незабываемое, молодое!) не пережил бы азартного увлечения высшим пилотажем.
…18 августа 1934 года ростовчане вместе со всей страной праздновали День авиации. На спортивном аэродроме собрались тысячи нарядно одетых людей. Всех привлекла обширная программа празднества, и особенно высший пилотаж. А кое-кто хранил в кармане билет с приглашением покататься на самолете.
Погода была ясная. Всего три-четыре кучевых облачка плавали в высоком ярко-голубом небе. На его фоне они казались такими эффектными, что шутники уверяли, будто начальник аэроклуба самолично запустил их ввысь для украшения необъятного купола своего авиационного цирка…
