Владимир Новиков - Накануне и в дни испытаний
Больше всех у наркома, пожалуй, любил "посидеть" Иван Антонович Барсуков. Обычно он поднимал острые вопросы и в разговоре еще больше их обострял, строя различные предположения. Насколько это было полезно, мне судить трудно. Однако Дмитрий Федорович не жалел времени на такие встречи. Любил он встречаться и с конструкторами, обсуждал с ними не только текущие, но и перспективные дела. Интересовался значительными и технологическими новшествами. Ведущие конструкторы, такие, как Грабин, Нудельман, Березин, Петров, Шавырин и другие, и большинство директоров крупных заводов занимали в его бюджете времени большой удельный вес.
На что кое-кто ворчал, так это на строгий режим работы. Но в военное время, по-моему, такой режим себя оправдывал. Нельзя расслабляться, довольствоваться достигнутым. Противник тоже не сидел сложа руки. Он любыми способами пытался обойти нас, когда убеждался, что мы обходим его. Не получилось у гитлеровцев лучше и больше нашего. Это и оттого, что никто из нас себя не щадил, и нарком в первую очередь.
В работе всегда бывают вопросы масштабные и мелкие. Бывают курьезы. Неправильно что-то рассудишь - и сложные последствия. А за всем - и большим и малым - стояли люди. И от того, как посмотрит нарком, зависела часто их судьба.
Вспоминаю случай с одним директором завода. Слыл он оригинальным человеком. Сам видел - у него шапка всегда была на затылке. Говорил грубовато. Не ладилось что-то у него в семье. Однако коллектив его уважал. Он никого в обиду не давал, был справедлив и требователен ко всем, особенно к начальникам цехов. Некоторых не только ругал, но и наказывал выговором, переводил на менее ответственную работу. Однако, если кто-то нападал на его подчиненных, даже наказанных, стоял за них горой.
Произошло это уже в конце войны. Завод восстанавливали на прежнем месте, осваивали новую авиационную пушку. Дело шло, но все же не так споро, как хотелось. В один из вечеров Дмитрий Федорович говорит мне:
- Вызови директора, пусть приедет часа через три, надо с ним посоветоваться, может, вопрос обсудим на совещании, а может, обойдемся беседой.
Я позвонил на завод и передал указание наркома. Директор ответил, что будет вовремя, так как езды ему на машине всего два с половиной - три часа. Время подошло - директора нет. Прошло еще часа два - нет. Наступило утро - и снова нет. Звоню главному инженеру:
- Где Борис Михайлович?
- Уехал в Москву.
На другой день стали искать директора. Послали заводчан проехать по шоссе, может быть, где-нибудь застрял с машиной, может, авария. Ничего не нашли. На второй день снова поиски - и опять безрезультатно. Он явился в наркомат лишь на третий день, и по лицу я сразу понял, что где-то по дороге директор загулял. Понятно, что это был не 1941 год. Но все же такого еще в наркомате не случалось и, надо сказать, потом никогда не было.
Доложил Дмитрию Федоровичу все как есть, а он мне в ответ:
- Принимать директора не буду.
Я вызвал его к себе и сказал, что положение плохое. Раз нарком не принимает - дело серьезно.
- Ты повел себя хуже мальчишки, а еще директор такого завода.
Он мне только заметил, что отлично все понимает - виноват. И замолчал.
- Любой ценой пробивайся к наркому и объяснись.
Он ответил, что добиваться будет, а что сказать наркому - не знает.
Я заметил:
- Сам грешил, сам и думай, как выпутаться.
В первый день нарком его не принял. На другой директор весь день ходил взад-вперед по коридору рядом с кабинетом наркома. У Дмитрия Федоровича была привычка: часов в двенадцать ночи он любил пройтись по кабинетам, побывать у замов, начальников главков и отделов. В этот вечер я как раз был у него, обсуждали ряд насущных дел. Закончили, он и говорит:
- Пойдем посмотрим, что делается в наркомате. В коридоре у стенки, упершись сзади руками, стоял Борис Михайлович. Устинов подошел к нему и строго сказал:
- Где был два дня?
Тот покраснел, но покаялся чистосердечно:
- Оказался в гостях, Дмитрий Федорович.
Устинов в сердцах махнул рукой.
Чистосердечное признание, без вранья, помогло директору отделаться выговором "за недисциплинированность". Хочу сказать, что Бориса Михайловича мы любили и как директора, и как человека. Но вот вел себя иногда, как подросток. Такой характер. А может, и неурядицы в семье мешали. А подобрать хорошего директора, признаюсь, очень трудно.
Дмитрий Федорович был человеком принципиальным вообще, а в работе тем более. Снисхождения у него не жди, если даже он тебя знает давно. Нарком очень доброжелательно относился к бывшему работнику Ленинградского завода "Большевик", затем наркомата, а впоследствии директору завода в Сибири Б. А. Хазанову, доверял ему. Но вот Хазанов недодал в 1944 году по суточному графику... одну пушку. И что же? Сразу же вызвал начальника артиллерийского главка:
- Почему Хазанов вместо двадцати пяти пушек по графику сдал двадцать четыре?
Начальник главка объяснил, что при отстреле отдельные пушки сняли из-за дефектов, и поэтому одной не хватило для сдачи, но завтра Хазанов обещал выполнить график и додать эту пушку.
- Позвони лично сейчас директору с моего аппарата. Там, где находился завод, была глубокая ночь, но Хазанов оказался у телефона.
Его строго спросили:
- Как это вы допустили срыв графика?
И услышали в ответ:
- Сегодня этот долг мы уже ликвидировали. График перевыполнен на одну пушку.
Всего одна пушка. Но ведь и Государственный Комитет Обороны спрашивал с наркома даже за одну недоданную пушку. Так что, какие бы ни были у наркома отношения с людьми, как бы иногда он к ним ни благоволил, дело стояло на первом плане.
А людей Дмитрий Федорович ценил. Того, кто отличился в труде, помнил долго.
"19 ноября 1944 года работаю в тире, - снова вспоминает В. П. Камзолов. Грохот, пороховая гарь, масло. Идет напряженный бой за программу. Вдруг требуют меня к телефону. В трубке - взволнованный голос директора. Срочно зовет в кабинет, со мной хочет говорить нарком. Тревожно думаю, неужели где-нибудь допустил ошибку? В то время я много ездил по авиационным заводам и воинским частям для обучения эксплуатации новых видов вооружения. Помыться забывал, да и не было времени. Чумазый влетаю в директорский кабинет. М. А. Иванов вопросительно смотрит на меня. Его глаза требуют от меня ответа, зачем я понадобился наркому.
По спецсвязи соединяемся с Д. Ф. Устиновым. А он неожиданно теплым голосом называет меня по имени и отчеству и поздравляет с награждением орденом Отечественной войны, редким тогда для гражданских лиц.
Сколько во мне бушевало в то время радости и как я был переполнен благодарностью к партии и правительству, рассказать невозможно".
