Феликс Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.
– Он, конечно, был монарх,- заключил Владимир Алексеевич.- При нем в Кремль свезли царских орлов, трон появился.
– Он всегда там стоял,- заметил я.
– На почетное место передвинули, – уточнил Солоухин. – Лет десять бы он еще пожил – короновался бы! Ты зря смеешься, – обратился он ко мне. – Авторитет у него был огромный, мир его уважал и боялся, а народ и почитал, и искренне любил. Так что все к этому шло. А оно и неплохо было бы!
Владимир Алексеевич, как говорится, спал и видел торжественный выезд государя-императора из Спасских ворот, и великий коммунист и державник Сталин вполне устраивал его в этой роли.
– Никто не знает, что делал Сталин в первый день войны, пишут что растерялся. А это не так.
– А что он делал?- спросил кто-то из присутствующих.
– Молился о ниспослании победы.- Такова версия Солоухина.
…Помню, его еще вызывали на партийное бюро. Повод- семейная история. На горизонте и в жизни возникла некая юная Прелестница. Замаячил развод с женой, и партийное бюро секции поэтов, разумеется, не могло жить спокойно.
– Жена меня к себе не допускает,- заявил на партбюро Солоухин, а я не могу заниматься оно- низмом.
Надо сказать, это заявление встретило молчаливое сочувствие, особенно женской части партийного органа.
– Я даю семье 500 рублей в месяц на пропитание. А дочка плачет: «Папа, не уходи!» А что касается имущества, то коллекцию икон я делить не могу, она цельная. Некоторые иконы в ней не имеют цены – они выше шкалы. Не для партбюро будь сказано, но одну иконку мне подарил патриарх Всея Руси…
Было это в пору напечатанной в журнале «Москва» нашумевшей его повести «Приговор», и он сам находился в ее нерве. В повести как раз шла речь о Прелестнице – он назвал ее Евой. Я попросил экземпляр на память, он ответил:
– Принес домой пачку журналов, а жена все сожгла.
В этой повести он обрекает своего лирического героя на смерть от рака – такое у него тогда возникло подозрение к самому себе. Он сильно переживал и даже однажды признался:
– Тыщенок тридцать у меня есть на книжке, хватит несколько лет протянуть…
Годы шли, подозрение, к счастью, не оправдалось, и писатели в Доме литераторов злословили по этому поводу. Писатели вообще народ любопытный и, с точки зрения неписателей, люди страшные. Он берег себя, обедал в ресторане Центрального дома литераторов, а после обеда уезжал спать на дачу.
– Гость к нам пришел,- говорит он Прелестнице,- поставь на стол чего-нибудь.
– Да, мой повелитель,- отвечает Прелестница, подпиливая ноготки и не двигаясь с места. Поговорили несколько минут.
– Там у нас бутылочка была,- напоминает он Прелестнице.
– Да, мой повелитель, – соглашается она и продолжает пилить ноготки.
Сам принес бутылку и порезал закусь… Время Прелестницы вскоре прошло.
– Нет женщины, которая бы стоила больше двух тысяч долларов,- шутя утверждал он.
Не буду говорить о самом главном – о Солоухине- писателе. Его надо читать. Скажу только, что познакомился с ним не на «Владимирских проселках», не по «Письмам из Русского музея», а по стихам и какой-то повести шестидесятых годов, где Солоухин говорит о молодом писателе, которому со временем понадобится гладкий полированный стол, чтобы легче рукой водилось. Сам он таким литератором не стал.
в те годы популярен был Евтушенко. Когда у Солоухина спросили об отношении к нашумевшему поэту, Владимир Алексеевич ответил, что не променял бы свое творчество на его. Знал себе цену.
Я еще не был с ним близко знаком, когда на собрании Московской писательской организации он выступил после Евтушенко, который ругал мое стихотворение «Полутона».
– Все это потому, – сказал Солоухин, – что Евтушенко попросту завидует Чуеву.
Может, подоплека была иная, но сказал именно так.
В «Литературной энциклопедии» написали о почвеннических мотивах в моем творчестве. А я толком и не знал, что это такое.
– Значит, идешь от почвы, а не от поролона, – объяснил мне Владимир Алексеевич.
…Кажется, совсем недавно в Дубовом зале Дома литераторов мы отмечали 70-летие Солоухина. Среди гостей были и приехавшие из-за границы члены императорской семьи Дома Романовых. Организовал непосильное по нашим временам торжество молодой бизнесмен Михаил Хроленко, выпустивший и последнюю прижизненную книгу Солоухина «Соленое озеро».
С Мишей Хроленко у нас был связан один, как теперь говорят, проект. В последнее время это слово применяют не столько к техническим новшествам, как к всевозможным гуманитарным и деловым затеям. Как-то Солоухин сказал мне:
– А почему бы тебе не составить сборник стихотворений, написанных разными поэтами о Сталине, – ведь его воспевали все – от Ахматовой до Евтушенко! Прелюбопытная получилась бы книжечка, хе-хе! Ты это знаешь, тебе и карты в руки, а я написал бы предисловие.
Так и сделали. Я покопался в старых поэтических сборниках, составил книжку под названием «Дорогой подарок». Некоторые авторы были представлены не только хвалебными одами вождю, но и прямо противоположными по настроению и оценкам стихами на ту же тему, на небольшое время отстоящими друг от друга. Рукопись с солоухинским предисловием была готова, но так и не вышла в свет из-за финансовых трудностей нашего спонсора. А другие почему-то не хотели…
Мы встречались, перезванивались. Я обнаружил свою дневниковую запись 21 декабря 1996 года:
«Позвонил Володя Солоухин, поздравил со С1 атьей о Рокоссовском в «Советской России»:
– Сегодня еще кой у кого день рождения, – заметил он, имея ввиду Сталина.
Солоухину 73-й год. Он болеет. Я сказал ему, что мои знакомые и в 96 неплохо себя чувствовали.
– Я думаю, они пили кой-чего, – предположил Солоухин. – А вот Сталину кто-то помог умереть – это сто процентов!»
Последний мой разговор с ним. Как будто позвонил, чтоб попрощаться…
А 8 апреля его отпевали в еще не законченном храме Христа Спасителя – впервые такое. Патриарх назвал его настоящим христианином. Возможно, так и было, хотя сам Владимир Алексеевич однажды сказал мне:
– Я в Бога, конечно, не верую, но Бога уважаю…
Он верил в Россию, верил в человека и делил всех
людей на чудаков и нечудаков, или чудаков на букву «м», как писал Шукшин…
Стояла у меня бутылка шотландского виски, думал – привезу Солоухину, чтоб он повторил: «Простой шотландский виски!» – и засмеялся… А, когда выпьем, и, как водится, покажется недостаточно, он скажет:
– Пойдем к Мише Алексееву, у него всегда есть в холодильнике…
В застолье Владимир Алексеевич рассказывал разные истории, связанные с писателями. Например, Ра- сул Гамзатов признался ему, как пригласил поэта Александра Говорова: «Саша, приезжай ко мне в гости в Махачкалу!»
