Алекс Савчук - Прутский Декамерон
– Рот закрой, – оборвал ее я. – Не хочу здесь больше оставаться, мне противно. А то подумают еще, что мы с Витей такие друзья-товарищи, что одними и теми же глупостями занимаемся. – Я сплюнул.
– Ну, успокойся, Савва, – тянула меня за край рубашки Лена. – Какое нам дело, кто чем занимается в постели.
– Помолчи, а то я сейчас выйду из себя и всем тут звиздюлей понадаю. – Я застегнул брюки, нащупал в кармане пачку сигарет, достал одну и тут же прикурил.
Лена приоткрыла окно и тоже потянулась за сигаретой.
– Иди, скажи им обоим, чтобы убирались отсюда, видеть никого не могу, – сказал я, все еще злясь. – Тоже мне «герои сексуальной революции» нашлись.
Лена вышла ненадолго в зал, а когда вернулась, я бросил окурок в окно, в эту самую секунду взвизгнул-заревел сигнал пожарной машины, ехавшей по Комсомольской улице – она, казалось, ехала прямо на меня, фары светили в глаза. С перепугу я даже посмотрел в то место, куда упал окурок, решив поневоле, что эти два события: брошенный мною окурок и появление пожарной машины как-то между собой связаны, а машина тем временем свернула налево, на территорию швейной фабрики промкомбината и, издав еще один мощный гудок, исчезла из виду.
Я направился к выходу (присутствия Светланы и Виктора в доме уже не ощущалось), потянул на себя входную дверь, сбежал по ступенькам и вышел на улицу; в это самое время к зданию фабрики на большой скорости, оглашая окрестности ужасным воем, одна за другой свернули еще две или три пожарные машины.
«Видать, что-то серьезное там происходит», – подумал я и пошел в направлении фабрики, отсюда до места событий было не более двухсот шагов. Подойдя, я поднял голову и увидел, как на уровне второго и третьего этажей швейного цеха за огромными стеклами беснуются громадные языки пламени, бросая кровавые отблески на все соседние здания. Пожарники как муравьи суетились у машин, раскручивая рукава брансбойдов, и громко переругивались между собой. Внезапно послышался звон разбиваемых стекол, потом на землю из окон верхних этажей стали сыпаться рулоны с тканью.
Я с легким страхом взирал на происходящее, зрелище было неординарным, затем перевел взгляд на копошившихся возле упавших рулонов людей и заметил среди них Ленку; она что-то кричала, обращаясь ко мне, но из-за шума – рева автомобильных двигателей и криков пожарных – я не мог разобрать слов. Я направился к ней, в этот момент она нагнулась, подняла и, поставив на попа, стала разворачивать один из рулонов.
– Оставь это, дура, – крикнул я ей, дополняя свои слова выразительной жестикуляцией, – еще не хватало, чтобы нас обвинили в воровстве.
– Смотри, посмотри же, – воскликнула Ленка, держа в руках рулон, я подошел ближе, посмотрел и не поверил собственным глазам. В руках у нее была джинсовая ткань, да еще какая – белого цвета! – я еще в жизни такой не видел, только читал, что за границей шьют и носят белые джинсы.
«Да, – подумал я. – Не зря ведь говорили знающие люди, что на нашем комбинате есть такие вещи… которые не про нас, простых смертных. Вот и подтвердилось». Я вновь поглядел на горящее здание: ощущение от происходящего было не очень приятным, это был самый серьезный пожар, который я когда-либо в своей жизни наблюдал. Больше мне не хотелось в этом месте оставаться, помощи моей здесь явно не требовалось, поэтому я, обойдя суетившихся людей, направился домой. Ленка окликнула меня:
– Ты что, уходишь?
– Ну, ты же видишь, что происходит, – ответил я и, усмехнувшись, добавил: – Я так и думал, что что-то подобное случится, если я пересплю с тобой. И – на тебе, дождались, случилось! «Ты и я – зажигательная ночь», – перекривил я Ленку, и, не оборачиваясь, пошагал прочь, а в ушах моих звучали слова из песни в исполнении В. Леонтьева:
«А я бегу, бегу, бегу, а он горит».
Коктейль «Экзотика».
Водка 40 мл.
Ананасовый ликер 30 гр.
Сироп киви 15 гр.
Вишневый сок 30 гр.
Лед.
«гарнир» – ягоды свежей клубники.
Новелла двадцать четвертая. Сестра каратиста
Страдал я легким, но пороком,
живя с ним годы беспечальные:
я очень склонен ненароком
упасть в объятия случайные.
И.ГуберманКогда я, закончив работу вышел на улицу, чтобы насладиться покоем и свежим воздухом, снаружи меня встретил на удивление тихий и теплый сентябрьский вечер.
Над огромными светящимися окнами предприятия общественного питания по центру горела рубиновая вывеска кафе «Весна», слева от нее, синими буквами и размером поменьше было написано: «Соки-мороженое», а справа было обозначено мое заведение – «Коктейль-бар».
Как раз в эту минуту в кафе стихла музыка, и я машинально бросил взгляд на часы – одиннадцать с четвертью. Тут же невысокий седовласый швейцар дядя Володя открыл большие стеклянные двери кафе настежь, в тишине прошло еще несколько минут, затем послышался шум, смех и громкий говор, и посетители, проходя через вестибюль сплошным потоком, стали покидать популярное в городе заведение.
Как раз в это самое время к кафе подъехала милицейская машина «воронок», принадлежащая медвытрезвителю. Из машины выбрались трое упитанных милиционеров, которые, взяв под контроль выход из кафе, стали внимательно приглядываться к каждому из посетителей, надеясь, очевидно, вычислить среди них своих нетрезвых «клиентов». Среди прочих навстречу им из стеклянных дверей на улицу шагнул высокий, худощавый парень, и бравые блюстители порядка втроем подступили к нему.
Дословно я произошедшего между ними разговора не слышал, так как находился от места событий примерно в двух десятках шагов, понял лишь, что милиционеры объявили парню что он пьян, на что тот возразил, сказав, что выпил всего лишь сто грамм водки в буфете, да и то первые за целый день.
Как известно, представители власти очень не любят, когда простые граждане вступают с ними в пререкания; они любому в два счета умели доказать, что тот пьян и к тому же неправ – всего лишь на прошлой неделе им, этим же трем поборникам правопорядка, случилось подобрать в центре города краснорожего пьяного мужика солидного вида и крупного сложения, который на вопрос «Кто такой?» ничего не смог толком объяснить, только руками размахивал и матом ругался. Они, естественно, забрали его, ну и вломили малость для порядка, когда клиент оказался в будке машины, после чего, предварительно облегчив карманы пьяного и сняв с руки золотые часы, отвезли его в вытрезвитель.
Наутро, когда мужик проспался и смог членораздельно говорить, оказалось что он – второй секретарь райкома партии товарищ Гаврилэ, и, соответственно, второй человек в районе по значимости.
