Симона де Бовуар - Сила обстоятельств: Мемуары
Однако здесь следует устранить некую двусмысленность: солидарность с алжирскими борцами была продиктована ему не только благородными принципами или общим стремлением положить конец угнетению, где бы оно ни проявлялось; его действиям предшествовал политический анализ ситуации в самой Франции. Действительно, независимость Алжира — дело решенное. Она состоится через год или через пять лет, с согласия Франции или вопреки ей, после референдума или в результате интернационализации конфликта, не знаю, но она уже является фактом, и даже сам генерал де Голль, которого к власти привели поборники французского Алжира, вынужден признать сегодня: «Алжирцы, Алжир принадлежит вам».
Следовательно, повторяю, эта независимость не вызывает сомнений. Зато под сомнением остается демократия во Франции. Ибо Алжирская война разложила Францию. Неуклонное сокращение свобод, исчезновение политической жизни, распространение пыток, постоянное неподчинение военных властей власти гражданской свидетельствуют об изменениях, которые без преувеличения можно считать признаками фашизма. Перед таким ходом событий левые бессильны и останутся таковыми, если не согласятся на совместные действия с единственной силой, которая реально ведет сегодня борьбу против общего врага алжирских и французских свобод. И такой силой является ФНО.
Именно к этому убеждению пришел Франсис Жансон, именно к нему пришел и я сам. И думается, я могу сказать, что сегодня их становится все больше, тех французов, особенно среди молодежи, которые решили обратить подобную убежденность в действия. Многие вещи начинаешь понимать лучше, когда сталкиваешься, как я в данный момент в Латинской Америке, с общественным мнением за рубежом. Тех, кого правая пресса обвиняет в «предательстве» и кого некоторые левые не решаются защитить должным образом, за границей широкие круги считают надеждой завтрашней Франции и ее честью сегодня. Дня не проходит, чтобы меня не спрашивали о них, о том, что они делают, что чувствуют; газеты готовы предоставить им свои страницы. И манифест о праве на неподчинение во время военных действий в Алжире, под которым я поставил свою подпись вместе со ста двадцатью другими преподавателями университета, писателями, артистами и журналистами, приветствуют здесь как знак пробуждения французской интеллигенции.
С одной стороны, французы, которые помогают ФНО, движимы не только благородными чувствами по отношению к угнетенному народу и, конечно, не служат иностранным интересам, они работают для себя, во имя своей свободы и собственного будущего. Они работают для утверждения во Франции настоящей демократии. С другой стороны, они не одиноки, а пользуются все более широкой поддержкой, все возрастающей активной или пассивной симпатией. Они оказались в первых рядах движения, которое, возможно, разбудит левые силы, погрязшие в презренной осторожности. Они будут лучше подготовлены к неизбежному силовому столкновению с армией, отложенному на время после мая 1958 года.
Разумеется, из-за дальности моего местопребывания мне трудно представить себе вопросы, которые мог бы задать мне военный трибунал. Полагаю, однако, что один из них касался бы интервью, которое я дал Франсису Жансону для его журнала «Правда для», и я без обиняков отвечу на него. Я не помню ни точной даты, ни точных слов этой беседы. Но вы легко найдете все это, если текст представлен в деле.
Зато я знаю, что Жансон пришел ко мне в качестве учредителя «группы поддержки» и ее органа, этого подпольного журнала, и что я принял его с полным знанием дела. После этого я встречался с ним еще два или три раза. Он не скрывал того, чем занимается, и я полностью одобрял его.
Не думаю, что в этой области существуют задачи благородные и низменные, деятельность, предназначенная для интеллектуалов и других, недостойных их. В годы Сопротивления преподаватели Сорбонны без колебаний передавали пакеты и осуществляли связь. Если бы Жансон попросил меня отнести чемоданы или приютить алжирских борцов и я мог бы это сделать без риска для них, я без колебаний сделал бы это.
Полагаю, что следует сказать эти вещи, ибо близится время, когда каждый должен будет взять на себя ответственность. Так вот даже те, кто наиболее вовлечен в политическую борьбу, все еще не решаются, неизвестно из какого уважения к формальной законности, перейти определенные границы. И напротив, именно молодежь при поддержке интеллектуалов начинает разоблачать обманы, жертвами которых мы являемся. Отсюда исключительная важность этого процесса. Впервые, несмотря на все препятствия, предрассудки и предосторожности, алжирцы и французы, братски объединенные общей борьбой, оказываются вместе на скамье подсудимых.
И напрасно их стараются разъединить. Напрасно пытаются представить французов заблудшими, отчаявшимися или романтиками. Нам надоели фальшивые поблажки и «психологические объяснения». Необходимо со всей определенностью сказать, что эти мужчины и женщины не одиноки, что сотни других уже пришли им на смену, что тысячи готовы это сделать. Неблагоприятные обстоятельства временно отделили их от нас, но осмелюсь сказать, что на скамье подсудимых они являются нашими посланниками. Они представляют собой будущее Франции, а эфемерная власть, которая готовится судить их, не представляет уже ничего».
Вся французская пресса рассматривала это свидетельское показание как вызов, который правительство обязано было принять. Целые газетные страницы были посвящены организации Жансона, «121» вообще и Сартру в частности. Оскорбления и угрозы так и сыпались.
* * *И вот наконец однажды вечером мы добрались до столицы Бразилии — Бразилиа. «Макет в натуральную величину», — отметила я в своих записях. Именно эта нечеловечность прежде всего бросается в глаза. Бразилиа похожа на тот стеклянный город, который вообразил Замятин в романе «Мы»: фасады сплошь покрыты окнами, и люди не испытывают потребности задергивать шторы; по вечерам ширина улиц позволяет видеть сверху донизу, как живут семьи в освещенных комнатах. Некоторые богатые улицы с линией низких домов называют «телевизором catingo»[63]: сквозь широкие окна первых этажей рабочие в перепачканных землей рубашках смотрят, как богатые ужинают, читают газету или смотрят свой собственный телевизор. Говорят, есть служащие, секретарши, которые без ума от Бразилиа. Но министры испытывают ностальгию по Рио, и Кубичек вынужден был пригрозить им отставкой, чтобы заставить поселиться в новой столице. Крохотные реактивные самолеты позволяют им за час перебираться из одного города в другой.
