Емельян Кондрат - Достался нам век неспокойный
Гидом, конечно же, был Саша. Кому же еще? Водил нас по улицам, расспрашивая испанцев, рассказывал потом и нам всякие любопытные подробности и истории. И вдруг сообщил такое, что ушам не поверишь:
- В этом доме, товарищи, родился Сервантес. Дом как дом. А все же вызывает почтительность.
- Здесь крестили великого писателя.
Молчаливо постояли в церкви возле тумбы, на которой держалась массивная чаша. Купель, объяснил Саша, в которую окунали автора "Дон-Кихота Ламанчского".
Мелкий, сеющий дождичек не прекращался и на другой день.
- Между прочим, нас приглашали в гости, - значительно, но вроде ни к кому особо не обращаясь, сказал Матюнин за завтраком.
- Кто? - поднял на него глаза Рычагов. - Мадрид. Отель "Флорида". Михаил Кольцов, - Матюнин словно прочитал визитную карточку, Какое-то мгновение Рычагов колеблется,
- Спрошу у начальства...
Через полчаса он напутствовал нас:
- Только сеньорит берегитесь, повлюбляетесь - что потом с вами делать?
Отпустили пятерых. Жаль, без Антона Ковалевского. С удовольствием прихватили бы его, он уже бывал в Мадриде, но теперь ему прописан постельный режим.
Несколько дней назад Георгий Захаров, парторг, сразу после боя провел короткое собрание.
- На повестке, - сказал, - вопрос о поведении коммуниста в бою. У нас нет плохих случаев в этом смысле, повестку подсказывает как раз пример положительный. Только что наш боевой товарищ Антон Ковалевский приземлился на совершенно раздетом самолете.
- Как это - раздетом?
- Он так яростно гнался за фашистом, что на пикировании не выдержала обшивка, сорвало перкаль.
- А где же Ковалевский? - опять раздается чей-то вопрос.
- От перегрузок у него пошла кровь из носа и ушей. Теперь на обследовании.
- Напрасно тут секретарь сказал, что случаев у нас нет...
- Какие же?
- Вот ты, Рыскаев, не очень энергичен, мало инициативы в бою проявляешь.
Пунцовый Рыскаев полувнятно пробормотал:
- Тебе что - видно?
- Видно. Как группа в пекло - тебя куда-то на окраину боя относит!
На лице Рыскаева стыд и смущение.
... Не все, конечно, на собрании было, как говорится, по форме, но для пользы дела высказали все, что было на душе у каждого,
- Какую резолюцию примем? - неуверенно спросил Захаров.
- Резолюция ясная, - встал Артемьев. - Бить врага со всей ненавистью!
Короче, едем без Ковалевского.
Тридцать километров по Французскому шоссе, и вот он открылся нашим взорам - знаменитый город Мадрид. Красивый, усталый, тревожный. Оживший сейчас, по замечанию Саши-переводчика, потому что вот уже несколько дней из-за погоды люди не опасаются бомбардировок. Мы все же не можем защитить город полностью. Во-первых, нас еще немного. Во-вторых, нам сообщают о налете, когда бомбардировщики уже подходят к городу. Пока мы поднимемся, пока домчимся, первые бомбы успевают устремиться к земле, на жилые дома, госпитали, парки - куда попадут, и сообщения о жертвах терзают души не только родственников - наши тоже.
Генерал Дуглас вынашивает идею: устраивать небольшие аэродромы засад, или иначе - аэродромы подскока. Группа расположится где-нибудь в рощица близ поля, чтобы быть поближе к врагу, его воздушным маршрутам. Сокращается время сближения с противником. Да и фактор неожиданности - тоже немаловажный фактор.
Наш автобус останавливается, мы выходим, договариваемся вернуться сюда вечером.
Всматриваемся. На улице преобладают рабочие блузы, комбинезоны народной милиции, пилотки с кисточками, которые у нас в стране уже известны под названием "испанки". Многие с оружием. Сеньориты строги и нередко тоже вооружены. На нашу аккуратную выходную одежду поглядывают с любопытством.
Надпись на куске жести, прибитом к дереву: "Без оружия дальше не ходить!".
Большие портреты Ленина и Сталина на стене красивого здания.
Почти целый квартал разрушенных домов.
В небольшом сквере, с краю, что-то вроде митинга, людей немного, а оратор кричит и жестикулирует, как если бы перед ним стояла огромная толпа.
- Что он говорит? - обращаемся к Саше.
- Призывает: "Да здравствует анархический коммунизм!".
Об анархистах мы слышали. Они тоже примкнули к антифранкистскому движению, но неустойчивы, шарахаются в своих крайностях.
Появлялись и у нас на аэродроме такие, с черными лентами на беретах. Разъясняли нам:
- Мы не признаем дисциплину, анархия - это свобода без ограничений.
- А как же тогда выполняете приказы своего командира?
- Мы не выполняем его приказы, нами повелевает наша революционная совесть...
Странно! Трудно их понять. Кажется, они и сами себя не понимают.
Среди них много и честных бойцов, но лидеры своими анархическими доктринами затуманивают им головы, а зачастую ведут и нечестную игру.
Нередко они распространяли и ложную информацию:
- Смотрите, какие орудия поставляет Советский Союз! Старье, которое не стреляет.
Слухи просочились повсюду и взбудоражили людей. После проверки же оказалось, что анархисты приписали Советскому Союзу несколько допотопных пушек, которые неизвестно где и как раздобыли. Для них важно было другое любым способом оболгать первую в мире страну социализма, в которой анархизм иначе и не признается, как политическое шарлатанство.
Мы постояли немного, наблюдая скромный, но крикливый митинг анархистов, и вновь продолжили свой путь.
Навстречу шла стройная смуглая девушка в мужских брюках, густые каштановые волосы ниспадали из-под пилотки, за плечом винтовка. Такая красивая!
Не могли удержаться, оглянулись. Она исчезла за углом, и тут заметили на противоположной стороне улицы большой портрет. Такое знакомое, воодушевленное яростью атаки лицо.
- Чапаев!
Раньше не заметили и прошли мимо, теперь вернулись, постояли у афиши, ощутив вдруг приятную "родимость", что ли, этого уголка.
У входа прислонился к косяку пожилой билетер, с любопытством разглядывая странную публику. Саша о чем-то спросил его, что-то ответил и на его вопрос. Старик засуетился, раскрыл дверь, энергичными жестами приглашая войти.
Оказывается, как раз шел сеанс. Странное, невероятное дело: по окраине проходит фронт, а кинотеатры работают и есть посетители.
- Надо зайти, - сказал Саша, - старик обидится.
Да нам и самим хотелось.
Идем за стариком через весь зал, осторожно ступая в непривычной для глаза после дневного света полутьме. Прямо на нас вылетал в черной развевающейся бурке решительный, неистовый Чапай.
Вспыхнул свет. В зале зашумели, затопали ногами, требуя продолжения сеанса.
- Русо авиньон, - сказал негромко старик.
Секунду, другую висела напряженная тишина, потом раздались первые нестройные аплодисменты, зал подхватил их, и вот уже под сводами зала стоит оглушительный гул.
