Юрий Софиев - Синий дым

Всё по-прежнему:
Ветер весенний с полей,
И подснежник сквозь слой прошлогодней листвы,
Или ветер солёный у южных морей,
Или запах высокой июньской травы.

Всё по-прежнему:
Поздний осенний закат,
Или в небе тугие плывут облака,
Или мир отражений уносит река,
Или чья-то пронзительной грусти строка…

Всё по-прежнему:
В небе летят журавли,
И идёт человек,
И возносит мечту,
Ту, что бережно мы чрез века пронесли:
Верность, дружбу, любовь, доброту, чистоту.

Всё по-прежнему:
Звёздного неба восторг
И такой же горячий взволнованный спор,
О беде и о счастье людской разговор,
И таёжная ночь над рекой у огня.
Всё по-прежнему!
Только не будет меня!

Может быть, это сон.
Может быть, это явь.
Вижу, как жизнь моя
Скатывается под уклон.

Сколько изведано бед,
Невозвратимых потерь!
Где-то волна, как зверь,
Слизывает след.

А у далёкой реки
Так же шумят тополя.
Так же, всему вопреки,
В солнечной неге земля.

На простой некрашеной полке
Стоят они рядом:
«Historia calamitatum mearum»[19]
(И добавим — бессмертной любви) Абеляра,
«Исповедь» Руссо
И
«Житие Аввакума».

Почему же лучшим
Дарована бездна бедствий,
А падали
Благополучие?

Был ветер холоден и резок.
Мы к берегу причалили с тобой.
Уж тонкий месяца обрезок
Был слабо виден над водой.

С тяжёлым шумом набегали
Морские волны на песок,
И слизывали, и смывали
Следы от тонких детских ног.

И сосны пели и стонали
На дюнах зыбких и крутых,
Когда мы солнце провожали
У старых мельниц ветряных.

От крика чайки запоздалой,
Промчавшейся над головой,
Ты вздрогнула и засмеялась,
И долго слушала прибой.

Так всё закончилось войною.
Безликий, беспощадный рок
Подводит чёрною чертою
Двадцатилетию итог.

Всё пережитое уходит,
Отодвигается в века.
И жизнь мою с собой уводит
От двадцати до сорока.

И снова трудным испытаньем
Встают ещё слепые дни.
Бедой, разлукой и скитаньем
Грозят мне сызнова они.

Нет, сердце, молчи, молчи!
Нельзя украшать войну,
Ни ярость, что славят мечи,
Ни мертвенную тишину.

Пустые глазницы шлем
Прикрыл. Эту повесть не множь.
Ненависть, злобу, ложь
Нельзя украшать ничем.

В случайной встрече перешли на «ты»,
В случайном разговоре вдруг узнали,
Вернее, догадались… (я и ты),
Но продолжать случайное не стали.

Рука в руке. Вино. Кабак ночной.
Друг мой нечаянный, как грустно это —
Протянутые руки без ответа
И этот город шумный и большой.

Этот день был солнечен и ярок.
Помнишь, колосилось поле ржи.
Как судьбы нечаянный подарок,
Этот день у солнечной межи.

Были слышны нам на расстоянье
Детский смех и крики на реке.
Здесь же — близкое твоё дыханье!
Здесь же — тёплая рука в руке…

Девичьею лёгкою походкой
К перевозу шла ты напрямик.
Жидким золотом дрожал у лодки
Солнечный, живой, горячий блик.

Сели, и плечо откинув за борт,
Руку повела ты бороздой.
И сказала, улыбнувшись слабо:
— Что же делать? Мне пора домой…

Здесь с высокого берега чётко
Виден был городок вдалеке.
Слышен был от чернеющей лодки
Всплеск весла на вечерней реке.

Мы лежали в траве. Ты мне пела
Песни родины. Милый мой друг,
Как озябшее сердце согрела
Теплота твоих девичьих рук.

Эта встреча уже на закате,
Слишком поздняя встреча с тобой!
Сколько нежности зря я истратил
Трудной жизни моей кочевой!

Но ты стала чудесным предвестьем
Мне о встрече с родимой страной,
Будто родина выслала с вестью
И в тебе обретается мной!

Твои слова о счастье, о любви,
О верности — «с тобой всегда и всюду!»
С какой осенней грустью я ловил —
Их никогда, поверь мне, не забуду.

Тот городок в апреле поневоле
В сирени окончательно увяз!
Сияние твоих счастливых глаз!
Сиянье, нестерпимое до боли!

Но как нам годы поравнять с тобой?
Твои и надвое помножить мало!
Я жил один. Бежал туман ночной.
И утро беспощадное вставало.

Шумели сосны в эту ночь прощанья.
И нашу встречу скрыл ночной покров.
Твоя рука в моей. Твоё рыданье.
Глубокое рыдание без слов.

И в памяти моей живой и вечной
Остались навсегда — тепло руки,
Отчаянно беспомощные плечи,
Барак и брандербургские пески.