Дмитрий Фурманов - Дневник. 1914-1916
Мне удалось дело необъятной широты. Мне было весело и жутко ощущать и понимать, что исходной единицей по существу являюсь только я. Ведь не заговори теперь я у себя в поезде – бог знает, кто и когда заговорил бы об этом, да и заговорил бы!
Теперь все главное уже сделали. Если даже и не согласится никто присоединиться к нам, то мы будем горды сознанием победы над собою, с нами будет жить восторжествовавший принцип, постоянно будет радовать нас. Это главное, но главное, конечно, только для нас, главное по идее, а не по практическим результатам. Размер этих последних зависит, конечно, от размера того сочувствия, которое мы встретим в товарищах по работе. Теперь наша жизнь полна будет ожиданием новых и новых проявлений сочувствия начатому нами делу.
Вот воззвание. Оно без перемен будет разослано и по западным поездам.
Воззвание
Товарищи, у нас зародилась мысль, благополучное выполнение которой может дать хорошие результаты.
Руководясь соображениями принципиального и практического характера, мы решили сократить бюджет персонала, отказавшись от третьего блюда.
Незначительное, на первый взгляд, заявление наше при детальном разборе говорит совершенно обратное.
Имея в виду затяжной и разорительный характер войны, учитывая всю остроту нужды и прогрессивного обеднения страны, мы решали следовать за нуждой времени и призвать к тому своих товарищей по работе.
Приблизительные вычисления показывают, что годовая экономия предлагаемого характера, распространенная на все поезда союза, равняется 30 тыс. рублей. Если же иметь в виду, что приглашение наше найдет сочувственный отклик в отрядах и множестве земских лазаретов, куда подобные же воззвания будут разосланы через нейтральный московский комитет, – цифра эта может подняться до сотен тысяч рублей. Такое же третьестепенное и незаметное лишение, как отказ от десертного блюда, конечно, стушевывается совершенно перед возможными огромными результатами. Но помимо этих практических результатов мы имеем еще в виду известное торжество принципа, ради которого нас не должно останавливать в начатом деле даже отсутствие столь желанного и ценного единства
Это запоздалое предложение даже и в позднем применении не теряет своей огромной цены; оно подсказывается самой жизнью. В данном случае привычка сделала то, что своеобразную роскошь мы стали считать за необходимость, требуя ее как должное.
Нам дорого выполнение этого первого шага еще и потому, что оно может явиться начальным звеном в долгой цепи уже назревших экономических перемен.
Желая отметить деятельность земской организации как учреждения передового и демократического по преимуществу, мы своим непосредственным обращением к товарищам по работе тем самым подчеркиваем лишний раз единственно возможное по данному вопросу исключительно товарищеское решение.
Ввиду того что нам неизвестны в точности адреса всех поездов Земского союза, мы просим товарищей, сочувствующих нашему начинанию, пропагандировать о нем при первой возможности, так как дело не терпит отлагательства и успех его зависит от быстроты выполнения.
Назначение сберегаемых сумм предоставляется усмотрению центрального союзного комитета в Москве, куда товарищи и должны посылать официальное извещение о своем согласии. Было бы желательно, чтобы товарищи извещали нас о своем согласии, чтобы можно было проследить успешность самого дела, о каковой мы будем извещать в свою очередь при первом же запросе.
Персонал 209-го санитарного поезда Всероссийского
Земского союза
Необходимые мерыВойна создает много положений, необходимо вызывающих ложь, потому что до спокойного принятия полной правды мы еще не доросли. У Самсонова разбили тысяч 250–300, объявляют 75–80. У германцев получилась задержка в доставке провиантов – объявляют о поголовном голоде едва не по всей Германии. Прием понятен как подбадривающее средство, но лишь в умеренном количестве, подобно тому, как часто принимаемое лекарство теряет свою полную силу.
Мы все время только и читаем о пленении тысяч и тысяч германцев или австрийцев, читаем, что нас «потеснили», к нам «пытались пробраться, но смелой контратакой…» и т. д.
Словом, неуклонная и непрерываемая наша победа – без потерь, без лишений, а между тем нет-нет да и выскочит фактик, вроде того, что оборона Галиции при отступлении от отобранного германцами Перемышля стоила нам ни много, ни мало, как 1 000 000 людей.
A теперь вот совокупите и эти факты.
1) В Москве скандалы, грабежи, пожары. И здесь ведь не одно озлобление против немца – здесь, несомненно, основа экономическая.
2) Улицы в Москве в течение летних месяцев освещаться не будут.
3) Рогатого скота в Москву поставляется крайне мало (1500 голов).
4) В Калужской губернии недосев по отношению к прошлому году достигает 25–30 %.
5) Брат прислал мне письмо, где пишет, что бьют торговцев, повысивших цены; фабрики бастуют.
Все идет к тому, все указывает на то, что голодно всем и жутко.
Можно со дня на день ожидать крупных взрывов, больших осложнений. Плоды жестокой войны не может победить даже сила подъема и всяческих организаций.
25 апреля
Принесли мы его в перевязочную, уложили на стол. Судорожно скрючился он и все дергал изуродованной ногой…
Туго приходилось бедняге. Вспороли промокшую повязку, и открылась печальная картина: всюду повисла гнойная марля, торчали красные гнойные дренажи. С пинцетом в руках осторожно выдергивал я марлю. Всюду сочился гной, всюду капала грязная, серо-багровая кровь. Куски за кусками выползали из ран, один за другим медленно выдвигались дренажи. Наконец все было вынуто, вытянуто, отброшено.
Зияла темная дыра, торчало высохшее мясо, капал гной и темная кровь. Стал я ему прочищать. Приходилось зондом вводить длинные полосы марли, прихватывать с другого конца пинцетом и продергивать насквозь. Так иногда прочищал я свою длинную курительную трубку: зацепишь тряпку и тянешь, вытаскивая разную дрянь. Так получалось и здесь, только продергивать приходилось через живое больное место, вычищать приходилось грязную кровь и гной. Продернул таким образом несколько раз белые полосы. Сначала выходили они грязные, мокрые и сбитые в тонкую ленту, потом стали чище и шире. Промыли, прокипятили к тому времени дренажи, прокипятили булавки, И как-то жутко вставлять эти трубки в живое человеческое мясо. Наконец они вставлены, продернута где следует марля, положена мягкими, взбитыми подушками, наложена куча ваты. Страдание уж сошло с лица, осталось только страшное изнеможение, слабость и живой след только что отошедшего ужасного мученья.
