Роман Кармен - Но пасаран
Первый человек, с которым мы столкнулись в коридоре второго этажа, был… Фидель. Он шел нам навстречу широким размашистым шагом. Увидев нас, остановился и склонил набок голову, словно спрашивая: «Это еще кто такие?» Кубинский оператор Рамос с ним поздоровался и сказал:
— Познакомься, Фидель, это наши гости, советские операторы.
— О-о-о, мучо густо! (Очень рад!) — произнес Фидель и крепко пожал нам руки. — У нас сейчас начнется прием, — сказал он, — в честь президента Гвинеи. Встретимся с вами после приема. — Кивнув нам головой, шагнул в кабину лифта.
Сложив съемочную и осветительную аппаратуру, мы расположились на роскошных диванах на галерее.
Министры начали собираться на заседание, когда было уже около полуночи.
Вскоре из комнаты, где заседал Совет министров, вышел адъютант Фиделя и позвал нас.
Мы включили осветительные приборы и приступили к съемке. Министры один за другим подписывали важный правительственный документ. Последними его подписывали премьер-министр и президент республики. Фидель внимательно перечитал заключительные строки декрета и, порывисто склонившись, поставил свою подпись. Когда декрет подписал президент Дортикос, Фидель поднялся во весь свой огромный рост и направился к нам. Я обратился к нему со словами:
— Анастас Иванович Микоян перед нашим отъездом на Кубу поручил передать вам сердечный привет.
— Большое спасибо, — сказал Фидель, — мы очень подружились с Микояном, когда он был на Кубе. Наш народ принимал его как большого друга.
— Товарищ Микоян, напутствуя нас, выразил надежду, что советские кинематографисты создадут хороший фильм о Кубе, — сказал я. — Каким вы бы хотели видеть фильм о вашей стране?
— К сожалению, в искусстве кино я ничего не понимаю, — сказал Фидель, — поэтому воздержусь от советов. Что касается революции, мы в этом деле кое-что смыслим. А вот кино… — Он смущенно потер свою бороду.
— Вот мы и хотим создать фильм о вашей революции. Мы не видовую картину собираемся снимать, — заметил я.
Фидель одобрительно кивнул головой.
— О фильме мы еще побеседуем. Встретимся не раз. Вот сегодня, например, вы сняли важное революционное событие: исторический декрет о Городской реформе. Наш народ неимоверно страдал от жадности домовладельцев. По новому декрету тысячи бедных городских жителей станут хозяевами квартир, в которых они живут… Ты сколько платишь за свою квартиру? — спросил он вдруг кубинского кинооператора. — Сколько времени вы предполагаете пробыть на Кубе?
— Месяца три, если понадобится, и больше.
— За этот срок, очевидно, можно снять фильм. Пока скажу одно: снимайте подлинную жизнь. Ничего не приукрашивайте. У нас много трудностей, революция никогда легко не дается. Пусть фильм будет правдивым.
Фидель закурил огромную сигару и, держа ее между указательным и средним пальцами, продолжал беседу. Он ни на секунду не может оставаться в состоянии покоя. Говорит низким голосом с теплой хрипотцой. Склоняя лицо к собеседнику, Фидель устремляет на него пытливый, с едва заметной косинкой взгляд, порывисто кладет на плечо руку…
Фидель взглянул на часы.
— Ого, четыре часа утра! А ведь мне еще надо работать! Завтра, кстати, произойдут события, которые советую снять. Наши враги опять поднимут вой о злодеяниях бородачей, — засмеялся он.
Фидель имел в виду новый, только что подписанный декрет революционного правительства Кубы. Декрет об окончательной национализации всех банков и крупнейших предприятий, принадлежащих монополиям США и связанным с ними кубинским капиталистам.
Уже на рассвете радио передало сообщение о новом декрете. «Выполняем обещания «Монкада»!» — прочел я на первой странице газеты. Газета напоминала своим читателям, что Фидель, штурмуя 26 июля крепость «Монкада», обещал в случае победы вернуть кубинскому народу все, что награбили империалисты-янки. В газетах указаны были названия и адреса заводов и банков, которые сегодня становятся собственностью народа.
Остров людей, не умеющих плавать
Мы еще вернемся в столицу Кубы. Сейчас отправляемся в большую поездку по стране. Прежде всего в провинцию Ориенте. Две партии снятой пленки уже доставлены в Москву. Студия сообщила, что проявленный материал отличного качества. Технического брака нет.
Лихо надвинув на нос свою пачангу, наш шофер Рене вел по широкому шоссе машину со скоростью сто тридцать километров в час.
Местами деревья-великаны, растущие по обочинам, склоняли над дорогой густую листву. Машина мчалась несколько минут словно через зеленый тоннель, усыпанный золотыми солнечными зайчиками, то, выскочив из зеленого полумрака, неслась по долине, пролетала по мосту над серебристой извилиной реки, через лес королевских пальм, через банановую рощу.
Иногда дорога шла рядом с морем. Мы проезжали вдоль золотистых пляжей, протянувшихся на километры. Нас очень удивляло, что пляжи были почти пусты.
— Кубинцы не купаются в море? — спросили мы Рене.
— Море не принадлежало кубинцам, — ответил он, сердито отшвырнув огрызок сигары. — Почти все земли, примыкающие к берегу моря, принадлежали кубинским богачам или американцам. Они были обнесены колючей проволокой. А эти пляжи, — он кивнул головой в сторону моря, — могли посещать только богатые люди. Плата за вход была очень велика. Вот и получалось, что шестьдесят процентов кубинцев не могли выкупаться в море и попросту не умели плавать… Вы удивлены, компаньерос? Да, жители острова не умели плавать… Любовались морем только издали.
— А сейчас? Почему пляжи пустые?
— Сейчас другое дело, — улыбнулся Рене. — Теперь пляжи принадлежат народу. Но не забывайте, что сегодня октябрь месяц. Зима!
— Ну какая же зима? Вы, кубинцы, ведь можете купаться круглый год.
— Это вы, москвичи, так рассуждаете. Нужно сойти с ума, чтобы зимой залезть в море, когда температура воды не выше двадцати шести градусов…
Мэр города
Был уже вечер, когда наша машина въехала в город Сантьяго де Куба. Оставив машину в переулке, мы смешались с веселой толпой в центральном городском сквере. Рене пискнул: «Кафе!» — и, кивнув нам головой, что означало: «Следуйте за мной!» — направился через шумный сквер к ярко освещенному бару.
Всегда буду вспоминать чудесные вечера в маленьких городках на Кубе. Легкий бриз несет с океана освежающую прохладу, такую желанную после дневного зноя. В городе зажигаются огни, мелькают веселые лица, звенит, стрекочет неутихающий говор. Откуда-то доносятся переборы гитары, грудной женский голос, поющий песню, а из дверей открытых баров — ритмы румбы.
