Роман Кармен - Но пасаран
А сейчас машины свернули с асфальтового шоссе и, вздымая шлейфы пыли, понеслись по степи.
Мы уже находились во владениях фермы Сан-Франциско. Стада коров возвращались с пастбищ. Солнце прикоснулось к далеким вершинам гор, и облачка пыли, поднимавшиеся из-под коровьих копыт, стали розового цвета. Тут мы впервые увидели мальчиков, о которых говорил наш знакомый — майор Вельехо. Их называют вакерос.
В широченных сомбреро, с пистолетами у пояса, верхом на красавцах скакунах парни гнали стада к ферме. Из окна автомобиля мы любовались высоким искусством одного из них. Норовистая телка вдруг помчалась в степь. За ней мгновенно устремился всадник. Пришпоривая коня, парень скакал наперерез беглянке, удирающей бешеным аллюром. Почуяв погоню, телка резко метнулась в сторону. Молнией блеснуло в воздухе лассо, описав стремительную дугу, петля опустилась на коровьи рога. В этот же момент всадник осадил коня, который четырьмя копытами словно врос в землю. Веревка натянулась, телка кувырком полетела на землю. Вскочив на ноги, она пыталась бежать, но, почувствовав себя на привязи, покорилась и послушно затрусила за всадником.
Вся эта сцена продолжалась несколько минут.
Солнце уже село, когда мы въехали в ворота фермы Сан-Франциско. Наши машины остановились у открытой веранды гасиенды. Бывший хозяин, богатый помещик, сбежал. Нас встретили новые хозяева фермы. Среди них — молодой парень в форме капитана Повстанческой армии. Коренастый, невысокого роста. Военная гимнастерка плотно облегала широкую грудь атлета, у пояса неизменный пистолет.
— Капитан Лайте, — назвал он себя, крепко пожимая нам руки. — Мне звонил команданте Вельехо. Я постараюсь помочь вам. А сейчас располагайтесь, устраивайтесь, прошу чувствовать себя как дома.
Мне понравилась скромность, простота капитана Лайте. Держится он с достоинством и вместе с тем очень приветливо. Лайте рассказал нам несколько историй о сражениях в Сьерра-Маэстре. И хотя он не говорил о себе, потом мы узнали, что он геройски вел себя в трудные годы борьбы. Мальчиком ушел в революцию. Сейчас ему всего двадцать четыре года.
Уже вечерело, когда мы закончили «расселение» по комнатам, уложили аппаратуру, пленку. Оборудовали темную комнату для перезарядки кассет и решили посмотреть ферму.
Вакерос доили коров. У каждого пониже спины привязана небольшая скамеечка. Подоив корову, парень встает и направляется к следующей. Он так и ходит со скамеечкой, словно прилипшей к его заду. Это очень смешно.
Ребята угостили нас парным молоком. Из-за мохнатых верхушек королевских пальм выползла луна. Затянули песенку цикады. Изредка над головой с шелестом проносилась ночная птица. Мы развалились в удобных качалках на веранде гасиенды и радовались вечерней прохладе. Огня не зажигали, чтобы не привлекать ночных мотыльков. В темноте теплым глазком тлел огонек сигары капитана Лайте.
— Завтра подъем в шесть утра, — нарушил я молчание. — Будем снимать на сахарном заводе в Медиа Луна.
Пожелав покойной ночи Лайте, которому нужно было еще заглянуть на ферму и что-то проверить, мы отправились по своим комнатам.
Горький сахар
Поднялись задолго до рассвета. Готовили завтрак и укладывали в машину аппаратуру. Из загонов, лениво мыча, позванивая колокольчиками, выходили коровы. Лихие вакерос, гарцуя на отдохнувших за ночь копях, подгоняли коров резкими окриками.
Восточная часть неба окрасилась в лимонно-желтый цвет, а над горизонтом появилось багряное зарево. Через пальмовую рощу проехал трактор, оставляя за собой облако пыли. Оно было похоже на золотистый туман и неподвижно висело над землей в безветренном воздухе.
Машины остановились у развилки. Вдали виднелись трубы сентраля Медиа Луна. На Кубе сахарный завод называется «сентраль». Каждый завод является центром большого района плантаций тростника.
На обочине дороги стоял маленький автомобиль-вездеход «виллис».
— Чья машина? — спросили мы у крестьянина, развалившегося на заднем сиденье машины.
— Инспектора Феликса Переса, — ответил тот. — Вы советские кинооператоры?
— Да!
— Он просил вас подождать немного.
Рене прижал машину к обочине, мы присели на траву.
«Инспектор Перес! — думал я. — Бедняк крестьянин, не имевший клочка собственной земли, сейчас руководит огромным сельскохозяйственным районом. Пользуется всеобщим уважением, любовью людей».
Мы услышали приближающийся хруст тростника, топот лошадиных копыт. Внезапно стена зарослей раздвинулась, и на дорогу выехали всадники.
— Салюд, компаньерос! Все советские люди так же точны, как вы? — сказал Перес, соскакивая с коня.
На нем рубашка с заплатами. Широкополая шляпа, пистолет. Распрощавшись со своими спутниками, он сел за руль «виллиса». Меня пригласили сесть рядом. Машина тронулась. Несколько минут мы молчали. Я разглядывал его коричневое лицо, покрытое глубокими морщинами.
— Давно вы в этих местах? — спросил я.
— Всю жизнь. Здесь я работал на плантациях. — Он помолчал с минуту, затем, наклонив голову, продолжал: — Работа на сахарной плантации сезонная, всего три месяца в году, в период уборки. Когда тростник поспевал, работой были обеспечены все. От мала до велика. Но когда проходило время сбора и переработки сахара, сентрали останавливались и люди оказывались без работы. Девять месяцев в году без работы. Девять месяцев голода, безработицы. Это называлось «мертвое время».
— А кроме сахара?.. Столько плодородной земли вокруг! Крестьяне могли бы выращивать овощи, фрукты. Почему же безработица девять месяцев?
— Плодородных земель много. Но они были огорожены колючей проволокой. Люди голодали, дети умирали, но прикоснуться к пустующим землям не разрешалось. А помидоры, огурцы, картофель кубинцы должны были ввозить из Соединенных Штатов Америки. За доллары. Какое дело янки, что дети умирали от голода. Им нужен был сахар. Только сахар! И доллары. Вот почему было «мертвое время». Вот почему сахар был горьким для крестьянского бедняка.
«Виллис», управляемый Феликсом Пересом, бойко бежал по дороге, по обеим сторонам которой зеленые стены сахарного тростника. Вдали то возникала, то исчезала высокая кирпичная труба. Сахарный сентраль Медиа Луна. Мы обогнали ползущий по шоссе поезд из вагончиков, похожих на деревянные клетки: в них возят тростник с плантаций на завод. Трактор тянул шесть таких вагончиков, переполненных людьми. Они скандировали: «Куба — си, янки — но!..», поднимая высоко над головой плакаты и знамена. На одном из плакатов написано:
«НАЦИОНАЛИЗИРУЕМ СОБСТВЕННОСТЬ ИМПЕРИАЛИСТОВ-ЯНКИ! РОДИНА ИЛИ СМЕРТЬ!»
