Игорь Шелест - С крыла на крыло
Одно время среди наших ученых появилось мнение: чем меньше умудрен летчик, тем лучше, тем он смелей. Словом, пусть летает, как птица, не зная о подъемной силе.
Так тоже можно. Только это иная смелость. Смелость бегущего по доске с повязкой на глазах. Разумеется, нелишне бы знать - доска не на земле, а переброшена через ручей.
Итак, в один из напряженных дней комната № 206 просто пылала. Не мудрено: вчера в отчаянном полете Василий Комаров с Сергеем Анохиным напали наконец-то на то, что искали все. В общем ничего хорошего. Но знаете, как бывает трудно и как важно установить правильный диагноз!
Словом, поймали они ЭТО на горке с разгоном. Ученые так и предполагали: проимитировать порыв на горке - другого пути нет.
Машина вздыбилась вверх носом, и Комаров как левый пилот - в этом полете командир - уже толкнул штурвал вперед, собираясь выводить... И тут оба переглянулись: такого еще не было! Штурвал от себя, а машина дерет нос в небо.
Василий даже присвистнул и, упершись в штурвал двумя руками, крикнул:
- Серега, дави вперед!
Анохин машинально ухватился за рукоятки. Секунды поползли, будто кончается завод пружины...
Пока была инерция, машина вонзалась куда-то в синь, не за что было уцепиться взглядом - вокруг нет ничего! Солнце осталось где-то там, и небо в клетке фонаря как бы смазано гладко-гладко одной лазурью: ни слезинки, ни промоины. Только муха на стекле чернеет. Обалдела, не сучит лапками, застыла недвижно. Но тут не до нее.
Невольно побежишь взглядом к приборам. Благодарение тому, кто удосужился сюда, в эту тесноту приборного "иконостаса", установить еще и "авиагоризонт" от истребителя: планочка взвилась и показывает, что хвост провис градусов под сорок!
Но быстро гаснет скорость, и машина, словно задумавшись, резко проваливается вниз. Дыхание летчиков перехватило, живот в плену ремней, а руки впиваются в рога штурвала. Полоска неустойчивости, в которую удалось угодить на секунды, бесследно исчезает. Будто ее и не было. Даже не верится.
Рули опять ожили, и самолет сыпанулся так, что, не привяжись летчики, быть бы им головами в потолке. Теперь вместо бездонной синевы откуда-то вывернулась на них лоскутным одеялом земля. Будто выгорела под лучами солнца и подернулась туманной дымкой.
Разменяв пару тысяч метров высоты на добрый куш скорости, Василий мало-помалу подтянул горизонт штурвалом на себя, подвел его далекую пелену к середине стекла и замер. Муха на стекла тоже пришла в себя и двинулась вперед.
Летчики переглянулись. Комаров говорит:
- По-моему, ОНА... "Ложка".
Анохин:
- Похоже... А вдруг не записали? Ты включил приборы?
- Спрашиваешь...
- Слушай, а все же... Может, еще разок?.. - говорит Сергей.
Василий молчит. Глаза сами по себе обшаривают приборную доску, будто ищут, за что уцепиться.
Но стрелки на удивление спокойны: обороты, температуры турбин, давление, скорость, высота - все на привычных глазу местах.
Комаров медлит. Ему что-то не хочется пробовать ЭТО снова. Сознание мозолит цветной кадр: нос машины лезет на стену, а рули как тряпки - словно перебиты тяги.
Но ведь надо... "Семь бед - один ответ". Он смотрит на Сергея.
- Тебе все мало... Настоящий Билли Бонс. Черт с тобой, пошли.
Остаток дня и часть ночи пришлось корпеть над лентами записи. Техники ушли домой под утро, а оба ведущих инженера - Снешко и Щитаев - тут как тут.
У нас ведущий... с чем бы его сравнить? В шутку, конечно... Как штырь антенны: все принимает на себя, не устает, довольствуется малым и излучает.
Вчера условились собраться к девяти. К началу дня должны быть готовы графики полета Комарова и Анохина. Так и есть: вот они на столе у Калачева. Все в сборе - свои "устойчивисты" и трое из соседей.
Стола совсем не видно. Круг замкнулся - только спины. Слышны голоса ведущих. Что там Щитаев! Даже фигура Юрия Ивановича Снешко затерялась в кольце.
Разговор на пафосе. Заметно - не хотят выдать волнения, но это свыше сил: торопятся, слова все громче; в словах улавливается трепет. Тут как волнение биологов - наконец найден вирус!
Из созвучий мелькают: омега зет, омега икс и, разумеется, "цеигрекдоп"... Шуршание бумаги... Пауза (должно быть, кульминация) и голос Снешко:
- Наконец кривая "эм зет по эм". Здесь летчикам удалось достигнуть больших углов атаки... Изрядно за "цеигрекдоп". Вот эти точки: четырнадцать, семнадцать градусов и даже двадцать два... Как видите, в сравнении с продувками в трубе в кривой "эмзет" отвал значительно больше...
Кто-то перебивает:
- Здесь "ложка" - спору нет!
Все замерли.
В наступившей тишине можно только догадываться, до чего красноречивы лица. Захотелось проникнуть в круг, но... невозможно.
Десять секунд молчания - и легкий кашель.
- Кхе... Действительно, в протекании кривой графика "эмзет по эм", тут есть изгиб, но мы склонны это назвать "ложковатостью"...
В ответ все более откровенный смех. Из самой сердцевины оживленной группы голос Калачева:
- Какая деликатность: "ложковатость"! Это вы здорово! А мы, признаться, по старинке ложками едим. Если на столе ложка, так ее и величаем ложкой.
Здесь надо пояснить. "Ложка" в аэродинамике - характерный, похожий на обыкновенную ложку изгиб кривой на графике. А сама кривая отображает продольную устойчивость самолета; чем круче изгиб "ложки", тем более коварен, менее устойчив самолет. График вполне устойчивого самолета скорей похож на плавный скат с горы, на ложку, побывавшую под прессом. Но создать новый самолет не всегда удается сразу на все случаи безукоризненным: хоть маленькую "ложечку" исследователи в полете возьмут да и обнаружат.
Дверь отворилась, и в комнату вошли виновники всех этих обсуждений.
Круг разомкнулся - летчикам почет. Оба в военном. Оба худощавы. На смуглых лицах - улыбки. Комаров чуть повыше, но и Анохин ростом сто семьдесят пять.
На столе та самая кривая устойчивости самолета - "эмзет по альфа" с пресловутой "ложкой": на этом прервался разговор.
Озабоченные лица. Нелегко будет бороться с "ложкой" на самолете, хоть и назови ее "ложковатостью". Дело серьезное, и все же в тот момент "ложка" могла вызвать улыбку: так-таки просто со всеми этими важными "цеигрекдопами", "омегамизет", производными "дэпэ по дээн" здесь в общем круговороте - обыкновенное слово "ложка"!
- Ну, свет Василий Архипович, извольте видеть, что вы тут налетали? - это Калачев обращается к Комарову.
У нас как в медицине: важно понять болезнь. Так было и тогда. После этих испытаний нашлись новые методы лечения "ложек" на самолетах, и лайнеры стали на всех высотах летать спокойно. Постепенно разговоры о "порывах" в стратосфере забылись, а пассажиры все свободней чувствовали себя в полете.
