Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране
Люди привыкают к тому, что «хлеб насущный» каждый день с ними, привыкают, как к воздуху, которым мы дышим, и перестают замечать. Ленинградская блокада поселила в моей душе постоянный страх — страх остаться без хлеба. Кроме того, у меня появилось огромное уважение к этому замечательному продукту, изобретенному еще в древности, к хлебу. Ведь недаром же в народе говорят: «Хлеб — всему голова».
«Это сладкое слово „свобода“»!
Пролог
О побеге из этого особого лагеря для политических, мы, старые лагерники, не могли и мечтать. Зона здесь непроходимая: шестиметровый дощатый забор с линией высокого напряжения, за ним два ряда колючей проволоки, пахотная полоса, собаки, и вышки, вышки, вышки. Но не только это останавливало нас: мы знали, что за этой зоной начинается еще один лагерь — весь Советский Союз, скрыться и затеряться в котором почти невозможно.
Даже в нашем ПЕСЧЛАГЕ стало заметно, что с окончанием войны вся атмосфера в стране как-то изменилась. К нам в зону стали поступать совсем не похожие на нас люди. Это были русские эмигранты, отловленные в Западной Европе, солдаты РОА, польские офицеры из Армии Краевой, участники Варшавского восстания, украинские повстанцы, а также русские военнопленные, которым удалось бежать, примкнуть к союзникам и воевать на их стороне. Выглядели они совсем свежо, во взгляде еще не чувствовалось обычного безразличия лагерника. Держали их в следственных тюрьмах не очень долго и судили заочно через Особое совещание, отштамповывая по 25 лет особых лагерей.
На одной из вечерних проверок на лагерном плацу мы обратили внимание на стоящего в строю высокого широкоплечего блондина. Румянец еще играл на его щеках, и взгляд голубых глаз был насмешлив, как будто бы попал он к нам по какому-то недоразумению. Прибыл он не один: рядом с ним стояли еще несколько таких же ребят, у которых не успели отобрать маскировочную форму армии союзников.
Трудно объяснить, как это люди в многотысячной толпе находят друг друга, только в этот же день вечером этот парень появился в дверях нашего барака, огляделся и прямо направился в наш угол.
— Ищу земляков. Не из Москвы ли будете?
Павел как москвич сразу же откликнулся, и тогда он подошел, протянул руку и, улыбаясь, отрекомендовался:
— Морозов. Нет, не Павлик, а Александр. Да, в общем, Саша. Не из самой Москвы, а из пригорода.
Стал он частым гостем у нас: посидит с полчаса, что-нибудь расскажет и убежит в свой барак. Нас удивляла открытость его свободолюбивых суждений, как будто бы он не знал, что лагерь наш пропитан стукачами. Уже на второй день забрали у него остатки офицерской формы британской армии и одели, как и нас, во все лагерное с огромными номерами со всех сторон. Но и в этой потешной форме он выглядел русским молодцем. Держался спокойно, даже величественно, и во всех его движениях чувствовалась сила и уверенность в себе. Почему английская форма? Почему 25 лет лагерей? — атаковали мы его. И он не спеша стал обо всем рассказывать.
В самом начале войны, окончив среднюю школу, был он призван в армию. Почти без подготовки, с винтовкой старого образца и тремя обоймами патронов, а также никому не нужным противогазом, оказался он в районе Пскова в составе батальона из новичков. Но воевать Саше так и не пришлось: однажды утром, проснувшись в свежевырытых окопах, он услышал, что бой идет где-то далеко на востоке от них. Это было окружение. С боков по дорогам, как бы не обращая никакого внимания на них, не спеша, шли немецкие танки. Только к полудню командир батальона дал приказ к отступлению, и солдаты повзводно стали отходить через поля высокой ржи на восток. Но и это продолжалось недолго: к вечеру их окружили автоматчики и открыли огонь. Многие тут же побросали оружие и подняли руки. Саше удалось с небольшой группой скрыться и отползти в соседний лес, лес этот оказался непроходимым болотом. Наконец, они просто пошли по дороге на восток и вскоре были остановлены.
Всех собрали в большую колонну, человек пятьсот, и повели в соседнюю деревню. Там посадили на землю, забрали документы, переписали, накормили хлебом и затем погнали на ближайшую железнодорожную станцию. Так начался Сашин плен, ни одного выстрела он сделать не успел.
Сначала привезли всех в лагерь на территории Польши, но пробыл он там недолго, так как был отобран какой-то фирмой в бригаду монтажников и отослан на запад к Рейну. Саша еще в школе в летнее время учился на курсах монтажников и даже два месяца самостоятельно работал, теперь это выручало его. Лагерь на Рейне был не таким строгим: все военнопленные работали на постройке моста, да и кормили совсем неплохо.
Немного осмотревшись, он узнал, что поблизости проходит граница с Бельгией. О Бельгии он знал лишь только то, что она граничит с Францией, страной, которая нравилась ему с детства, так как он считал ее страной Свободы, ведь в ней то и дело происходили революции. Французский язык он немного изучал в школе.
Мысль о побеге постепенно созревала. И, наконец, однажды прямо в рабочей одежде забрались они с товарищем в цистерну из-под бетона, и поезд вывез их далеко за Рейн, где уже не было никакого оцепления. Уже в тот же вечер шел он вдоль бельгийских полей на запад.
Много еще разных историй с ним должно было произойти, прежде чем Саша оказался в Марселе, где в православной церкви познакомился с семьей русских эмигрантов, которые временно укрыли его у себя. Но долго оставаться у них ему было опасно: Сашу передали коммунистам, участникам Сопротивления. Затем он оказался в Алжире. Там-то и нашли его союзники и определили в специальную парашютно-десантную школу в Англии. В ней почти все были, как он — бежавшие из плена: союзники готовились открывать второй фронт.
Недолго ему пришлось учиться, хотя научился он многому: прыгать с парашютом, действовать по компасу в темноте, вести рукопашный бой, закладывать взрывчатку, проходить заграждения. Уже через полгода начались пробные вылеты на территорию Франции. Удача сопутствовала ему: при первой высадке, действуя в группе из трех человек, им удалось взорвать большой бензосклад и благополучно отплыть на надувной лодке на середину Ла-Манша, где их поджидал катер. После высадки союзников его еще три раза забрасывали в тыл с заданием взорвать мост, по которому шло немецкое подкрепление. Два его товарища при этом погибли, а он получил лишь легкое ранение в голову, да и то от взрыва им же самим заложенной взрывчатки. Три медали и один орден получил он из рук самого маршала Монтгомери, после чего ему было присвоено звание лейтенанта британской армии.
