Александр Крон - Глубокая разведка
Г е т м а н о в. Нет. Устал.
М а р и н а (гладит его по голове). Можно тебя пожалеть? Дурень, замучился, задергался... Как ты меня сегодня перепугал.
Г е т м а н о в. Пожалуйста, не жалей меня. Терпеть этого не могу.
М а р и н а. Андрюшка, мне обидно. Почему, когда тебе плохо, ты всегда от меня прячешься? Точно ты боишься показать себя слабым. Разве это стыдно, когда жалеют?
Г е т м а н о в (мягче). Пустяки, Маринка. Выдумываешь.
М а р и н а. Нет, не выдумываю. Ты никогда мне ничего не рассказываешь такого...
Г е т м а н о в. Что значит - такого?
М а р и н а. Такого, где ты слаб, неуверен, неправ... Я не умею сказать. Ну почему ты скрыл от меня, за что тебе дали выговор?
Г е т м а н о в. Не говори вздора. Ты не знаешь, за что? Сколько было разговоров из-за того, что я признал свою вину. Вспомни.
М а р и н а. Андрюша. Значит, ты был виноват? Это правда?
Г е т м а н о в. Нелепый разговор. Что же, по-твоему, я каялся так, здорово живешь? Из христианского чувства смирения? Другой вопрос, что многие делали так же, как я, и им сходило с рук. Мне не сошло.
М а р и н а. Знаешь, ты так себя вел, что я тебе не верила. Я думала, ты просто оскорблен и не хочешь оправдываться.
Г е т м а н о в. Я не знаю, что ты думала... Я тебе не лгал.
М а р и н а. Да, ты прав. Я не могу возразить.
Г е т м а н о в (вскипел). Черт возьми, наконец! Я не понимаю, почему все говорят мне, что я прав, таким тоном, будто уличили меня в преступлении. Что ты от меня хочешь? Хватит с меня того, что я с утра до ночи должен драться, лавировать, нападать и защищаться, видеть подозрительные взгляды людей, готовых в любую минуту подставить ногу, стоит только мне покачнуться. Неужели я не могу требовать, чтобы, когда я приползаю в свою конуру, мне не учиняли домашнего следствия, чтобы я был прав, не представляя никому доказательств?
М а р и н а. Как ты странно говоришь, Андрюша. Никому! Как будто меня не существует.
Г е т м а н о в. Вот именно - ты существуешь. Очень правильное слово. Ничего не делаешь и проводить время с этой... дурой Марго.
М а р и н а. Ну, знаешь, Андрей. Не тебе об этом говорить.
Г е т м а н о в. Ах, даже так? Ну-ну? Интересно.
М а р и н а. Потому что ты в этом виноват. Нет, что я говорю - виноват! Ты прав, во всем прав, у тебя передовые взгляды, наши отношения основаны на равенстве и доверии, а вот я прожила с тобой пять лет и чувствую себя ограбленной. Ни профессии, ни друзей, ни ребенка. (Всхлипнула.) Я готова украсть у Фатьмы-ханум ее Сару.
Г е т м а н о в. Фу! Мы же решили, что как только вернемся в Баку...
М а р и н а. Молчи, молчи. Сейчас ты начнешь говорить, и я опять буду неправа... Но я чувствую... это хищничество, Андрей, - вот что. Так нельзя. Почему у Фатьмы-ханум есть Гулам, Сара, работа - всё. А у меня - ничего. Я как бесплодная земля. Разве я всегда была такая? Когда Саша меня увидел здесь, я сгорела со стыда.
Г е т м а н о в. Судя по вашей встрече, это не было заметно. По-моему, ты висела у него на шее.
М а р и н а. Как тебе не стыдно! Ты ругаешь Марго, а сам дружишь с ее мужем, которого она выше в тысячу раз. Ты выслушиваешь от него донесения о поведении твоей жены. Просто - позор!
Г е т м а н о в. Я с ним дружу? Я выслушиваю?
М а р и н а. Ты сам себя сейчас выдал. Сколько раз я тебе говорила, что комендант - хам и непроходимый дурак. Ты смеешься над ним, но он тебе нужен. Он избавляет тебя от труда быть грубым. Это черная работа, а ты любишь быть чистым. Разве тебе нужны люди? Ты же никого не любишь, кроме себя. (Рыдает.)
Г е т м а н о в. Женщина может наговорить черт знает что, но стоит ей заплакать - ее же нужно утешать. (Помолчав.) Ну, успокойся. (Притягивает ее к себе Марина вырывается.)
Яркие лучи фар подошедшей машины падают на них.
Хлопнула дверца. Появился Майоров с чемоданом.
М а й о р о в. Ну, мои дорогие... Не помешал?
Марина скрывается в доме.
Куда ты, Маринка?
Г е т м а н о в. Она что-то скисла. Плохо переносит жару. Обедал?
М а й о р о в. Спасибо. Я сейчас должен явиться к Ольге Петровне. Буду безропотно есть все подряд и при этом хвалить и ахать. Иначе двадцатилетней дружбе конец. Там же меня уложат спать.
Г е т м а н о в. Зачем? Тебе приготовили комнату.
М а й о р о в. Да, я знаю. Не люблю никого стеснять. Я уже сказал этому твоему... (Заметил папку.) Что читаешь?
Г е т м а н о в. Ничего. Кой черт, тут одичаешь. Когда приходится управлять людьми - не до беллетристики.
М а й о р о в. Мне показалось, что ты вообще... как бы тебе сказать...
Г е т м а н о в. Да ты не тяни. Отстал, что ли? Конечно. Что, ты не знаешь административной работы?
М а й о р о в. Я не очень верю в существование самостоятельного искусства администрации. Не помню где я видел объявление: "Ищу работу в качестве директора". Смешно? Начальник - это не профессия.
Г е т м а н о в. Все это, конечно, верно. Верно - вообще. Извини, не хочется сейчас об этом говорить. Дай руку.
М а й о р о в (протягивает руку). За что?
Г е т м а н о в. Просто так. Я мало верю в дружбу, благодарность и прочее, но мне приятно.
М а й о р о в. Здравствуйте!
Г е т м а н о в. А ты - веришь? Тебе, например, не приходило в голову, что тогда, в институте, я занимался с тобой... наполовину из-за Марины.
М а й о р о в. Пусть даже на три четверти. Если тебе когда-нибудь будет нужна моя помощь...
Г е т м а н о в. Когда-нибудь? Послушай, Саша. Мне бы надо с тобой поговорить... (Нерешительно вглядывается в лицо Майорова.)
Фонарь замигал, бросая колеблющийся свет.
Н-нет, как-нибудь в другой раз.
Наступила темнота.
Чертов долдон! Ну, вкачу же я ему завтра выговор.
М а й о р о в. Как знаешь.
Возникает звон струн и высокий фальцет певца.
Кто это поет?
Г е т м а н о в. Это Газанфар. Он всегда...
М а й о р о в (прислушивается). Ты знаешь, о чем он поет?
Г е т м а н о в. Нет. Всегда одно и то же.
М а й о р о в. Не думаю. Он поет о "Саре".
Г е т м а н о в. Любопытно.
М а й о р о в. Он поет о мертвой долине, которая расцветет и будет прекраснее всех долин юга. Ты можешь гордиться, Андрей, - в "Елу-тапе" уже есть свой ашуг.
Г е т м а н о в. Я не знал...
Песня замолкает.
М а й о р о в. Ну, что ж, отложим. Ладно, я пошел. Сейчас перепугаю стариков. (Подхватывает чемодан, крадучись поднимается на крыльцо и исчезает в темноте.)
Пауза. Затем раздается шум, хохот, голоса, визг
Клавы. Гетманов уходит домой. Через несколько секунд
на крыльцо выходит Иван Яковлевич. За ним - Майоров,
Морис, Теймур, Клава; Ольга Петровна выносит посуду.
И в а н Я к о в л е в и ч. Можешь себе представить - как вечер, навсегда нам комендант египетскую тьму устраивает. Я уж тем доволен, что луна от него не зависит.
