Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник
– Ты опять размечтался? – спросил Никколо.
– Я рисовал.
– Ну, как я понимаю, тебе и впредь не придется тосковать но рисованию. Твой отец намерен тотчас же возвратиться во Флоренцию. А бабушка уже укладывает твои пожитки. Жить будешь там же, где и обучаться. У мессера Андреа.
– У кого?
– У Верроккио.
– У Верроккио?! Да знаешь ли ты, что это значит? Ведь Это знаменитый художник! – воскликнул Леонардо и обнял друга.
Никколо продолжал держаться с некоторым превосходством.
– Покажи, что ты нарисовал?
– Дома, дома! – бросил Леонардо и поспешил к лошади. Ему теперь было не до рисунка. В приливе радости он обнял за шею Неттуно. – Ну, поехали!
Лошади едва успели перейти на рысь, как Никколо осадил своего коня. Леонардо удивленно взглянул на друга а поехал шагом.
– Знаешь, – начал Никколо, – мне жаль, что ты оставляешь меня. Тебе этого теперь, конечно, не понять.
– Конечно, нет. – В глазах Леонардо сверкнула насмешливая искорка. Но правая рука его уже легла на плечи Никколо. – Мне ведь тоже тебя очень недоставало, когда ты ездил в Пистою.
– А теперь мы не увидимся с тобой целый год или, может быть, даже больше. Что ж, буду один стрелять в цель. А куда ты денешь свой лук?
– Дарю его тебе. Все равно, во Флоренцию я его не возьму.
– Ну, а когда вернешься?
Леонардо пожал плечами. О возвращении он совсем не думал.
Четырнадцатилетнее пылкое сердце влекло его во Флоренцию.
Среди оливковой рощи уже виднелись дома Винчи. Никколо остановил свою лошадь.
– Нардо! Скажи, ты останешься моим другом?
– Навеки, – с чувством сказал Леонардо и протянул ему руку.
– Навеки, – прошептал Никколо Кортенуова и вдруг указал на небо: – Гляди, перелетные птицы.
Глава пятая
Наблюдательные глаза, улыбающиеся глаза
– Нет! Никогда ничего не забывай! – С этими словами Андреа Верроккио опустил руку на плечо своего нового ученика. Леонардо обернулся, и на лице его тут же погасло вспыхнувшее было негодование. Он с благодарностью и ожиданием смотрел на учителя. По его заданию Леонардо с самого полудня срисовывал вырезанные из дерева геометрические фигуры и, нужно сказать, небезуспешно. Наносимые им на гладь бумаги кубы, призмы не утрачивали своего объема, они продолжали оставаться ощутимыми телами – хоть в руки бери! Справившись с заданием, Леонардо, однако, не положил пера, которым сегодня работал весь день, а принялся украшать нарисованные фигуры цветами, увивать их необычайными дикими травами, лесными папоротниками, пока наконец на бумаге не показались заросшие обломки какого-то воздвигнутого из камней-великанов древнего сооружения.
Когда старший ученик, перуджинец Пьетро,[6] увидел эти рисунки пером, он с грубой бесцеремонностью накинулся на Леонардо:
– Откуда ты выкопал этот бурьян?
– Из памяти, – ответил Леонардо.
Перуджинец на секунду опешил, решая, как быть: ударить новичка или нет? Связываться с ним не так уж безопасно; этот ангелочек недавно один разделался с тремя учениками, когда те стали его дразнить.
Пьетро тоже дразнили – он это хорошо знал, но только за глаза. Побаивались его кулаков. И все же один из товарищей дружески предостерег его:
«Не будь, Пьетро, таким паинькой».
«Как это паинькой?» – не понял перуджинец.
Его друг пояснил: оказывается, мало того, что Пьетро слепо придерживался каждого указания маэстро – отчего в его работах, сделанных в мастерской, а также в картинах, написанных с натуры, не было ничего самобытного, – выполнив задание, он еще донимал Верроккио вопросами: так ли думал маэстро? Правильно ли он уловил мысль маэстро? Он не стеснялся спрашивать мнение Верроккио о мельчайших деталях. Не замечая насмешек товарищей, Пьетро подробнейшим образом уточнял у мастера, справа налево или слева направо повести складки на одеянии гипсовой фигуры, насколько раздвинуть занавес на окне нарисованного им интерьера. Бывало и так, что он останавливал на пороге собравшегося уже уходить Верроккио, чтобы выяснить, правильно ли он понял, что следует больше добавлять белого в ультрамарин.
А этот дерзкий новичок осмеливается своими каракулями полностью изменить все задание.
– Из памяти?! – Перуджинец еще больше рассвирепел оттого, что его грозные выкрики нисколько не подействовали на новичка – его взгляд по-прежнему оставался ясным. – Ты, ты должен все, все забыть, когда работаешь!
– И цветы?
– И цветы, и деревья, и, травы. Ты должен приступать к заданию, будто только что на свет родился!
– А как же природа? – спорил Леонардо, но теперь уже в его синих глазах сверкали молнии.
– Забудь все! Когда ты в мастерской, должен забыть все свои прежние цветочки!
– Нет! Никогда ничего не забывай! – раздался тихий голос вошедшего Верроккио, и он опустил руку на плечо новичка. – Ты же, Пьетро, – продолжал мастер, вглядываясь в рисунок Леонардо, – в другой раз думай над тем, что говоришь. Лучше бы ты указал Леонардо на его профессиональные заблуждения, чем прививать ему ложные идеи. Почему ты не объяснил Леонардо того, чему я тебя учил по фресковой живописи? Посмотрите, ребята! – К ним подошли еще трое учеников. – Замысел Леонардо можно считать правильным. Совершенные геометрические фигуры он решил оживить, сочетая их с еще более совершенным, более разнообразным растительным миром. А вот с осуществлением тут вышла неувязка. Что до кубов и прочих фигур, то в общем он правильно передал перспективу…
– Святую перспективу! – съязвил подошедший к группе, самый старший из учеников, Сандро.[7]
– Да, хоть ты и иронизируешь, именно святую перспективу! – взглянув на Сандро, сказал Верроккио. – Или, иными словами, ту закономерность в нашей профессии, согласно которой мы, нанося предметы на плоскость, должны передать ощущение изменения их величины по мере отдаления этих предметов. Однако же Леонардо забыл об этом, отобранная растения. Посмотрите-ка: цветы заднего плана такой же величины, как то, что расцветают на переднем плане. Ты это видишь, мальчик мой?
Леонардо поднял глаза на учителя.
Вот он здесь, среди простых юношей, в своей темно-синей праздничной одежде, человек, обладающий большими знаниями, живописец, ваятель, ювелир, гравер и даже музыкант в одном лице. Маэстро Андреа Верроккио. Бывший ученик крупнейшего флорентийского ваятеля, легендарного Донателло,[8] ныне уже сам является прославленным учителем искусств в городе алой лилии. Открытое лицо мастера теперь затенено головами плотно окруживших его учеников. Кажется, что он говорит даже тогда, когда узкие губы у него плотно сомкнуты. Добродушные карие глаза блестят, как редчайший драгоценный камень.
