Виктория Колобова - Григорий Явлинский
Пока М. Горбачев пытался соединить социализм и капитализм, в стране начались волнения. Демократия выходила из-под контроля, вдохновляя еще не созревших граждан на необдуманные поступки. В 1989 году по стране прокатилась первая волна забастовок. Общественное мнение не поддержало их. Но весной 1991 года забастовки шахтеров уже повсеместно вызывали поддержку и сочувствие. Вызывал горячее сострадание и «обиженный» Б. Ельцин. Осенью 1987 года Пленум ЦК КПСС вывел его из состава высшего политического руководства страны. В то же время позиции самой КПСС слабели. Первое «отпочкование» произошло на XXVIII съезде. От партии отошло несколько сотен человек, образовавших «Демократическую платформу». Широкий размах этот процесс приобрел в 1990 году.
Если на 1 января 1990 года в КПСС состояло 19 млн 228 тыс. 217 коммунистов, то на 1 октября уже 17 млн 742 тыс. 638.
Как грибы после дождя, растут новые политические формирования, которые пока еще и партиями-то назвать нельзя. В классическом понимании партия — это политическая самоорганизация общества. Однако в данном случае говорить можно лишь о политической самореализации людей, создавших эти «партии». В 1987 году в одной только Москве зарегистрировано около 60, а в конце 1990 года — более 160 формирований. Новоиспеченные лидеры отращивали политические зубы в двух больших кампаниях: борьбы со всеми и всяческими привилегиями в поддержку Б. Ельцина и борьбы с коррупцией и мафией в поддержку Гдляна и Иванова.
Исподволь, незаметно начиналась идеологическая атака на социализм. Одним из первых, рискнувших критиковать политический режим в целом, а не отдельные личности, якобы портящие великое дело, был Солженицын. Григорий Алексеевич впервые познакомился с его произведениями в 13 лет. Дядя Явлинского — москвич приехал к ним в гости и привез журнал «Новый мир» с повестью «Один день Ивана Денисовича». Григорий перечитал его несколько раз. Потом спросил отца: «Что это?» Отец ответил, что это правда.
Любопытно, что в разгоревшемся споре о том, публиковать ли книги Солженицына, многие педагоги вузов выступили против. Почему педагоги вузов не хотели, чтобы студенты знали правду? Или был не очень объективный социологический опрос? Сейчас это уже трудно понять. Впрочем, страсти кипели не только вокруг имени Солженицына. Возвратился из Горького Сахаров. Был убит Александр Мень. Все пришло в движение, сломалась незыблемость социалистического строя. Однако вместе с информационным бунтом, с дарованием всяческих свобод появилось и нечто другое. Появилась неуверенность в завтрашнем дне. Словно почва исчезла из-под ног и нечем было заменить ее, негде было найти опору.
Не потому ли так много злобы и раздражения и сейчас еще вызывает у многих людей М. Горбачев? О нем теперь понаписано столько и такого, что и читать-то страшно. Как будто перед тобой не Горбачев, а сам дьявол. Но нельзя же отрицать и то полезное, доброе, что сделано им: введение выборов на конкурентной основе, значительное ограничение властных полномочий КПСС, либерализация в области национальных отношений, свободы слова, вероисповедания… Именно закон о выборах дал демократическим силам возможность легализовать свои права. Благодаря этим выборам приходит к власти Б. Ельцин. Впервые в состав депутатского корпуса входят представители демократического движения, ломая иерархические законы старой политической элиты. Период между выборами народных депутатов СССР (с марта 1989 по март 1990 гг.), пожалуй, можно назвать кульминацией демократического движения. Демократические преобразования происходили слишком быстро, М. Горбачев и иже с ним теряли бразды правления. Акцент сместился на инициативу, идущую снизу. Таким образом М. Горбачев переместился из авангарда в арьергард перестройки.
Григорий Алексеевич, которого М. Горбачев не однажды останавливал в реформаторстве, не позволяя ему осуществить свои слишком революционные идеи, говорил о нем: «Насчет «Князя Тьмы» (имеется в виду книга Бориса Олейникова о М. Горбачеве. — Прим. авт.). Да не в этом же дело. Я не хочу обсуждать, внедрен Горбачев или не внедрен. Я не знаю, я не верю, я так это не воспринимаю. Давайте заглянем в суть этой проблемы. Какая была у Горбачева особенность, главная? Он почему-то, я не знаю почему, не хотел убивать и сажать в тюрьму. Больше ничего. Все остальное получилось как следствие. Если эту идею можно считать внедренной, ну и хорошо. Как перед Богом говорю: больше ничего. Как только люди поняли, что за это их не накажут, и за это, и за это, он не смог с ними совладать… И вот здесь я снова возвращаюсь к главному: послушайте, ну не может быть, чтобы мы могли жить только из-под палки — то тебя в тюрьму посадят, то застрелят. Как же все-таки можно у нас организовать жизнь!»[25]
Однако организовать жизнь никак не получалось, слишком сильным было противодействие. И сейчас, работая в правительственной комиссии, он тоже почувствовал противодействие. Его группа подготовила пакет документов, но ни Н. Рыжков, ни Л. Абалкин не приняли его. Хотя он в окончательный вариант программы не вошел, время было потрачено не даром. Состояние ободранного самолюбия, судя по всему, чуждо ему. Не умеет он переживать и чувство обиды, злобы. Чаще всего вместо обиды он испытывает желание понять своего оппонента. Он умел учиться и у Н. Рыжкова. Несмотря на его командный стиль работы, у него было чему поучиться. Однако он не попал под влияние своих учителей, а наоборот еще больше утвердился в правильности своих задумок и проектов.
Работа в «бункере» дала стимул к дальнейшим самостоятельным поискам, помогла более четко определиться в ориентирах. И в будущем его молитвы не менялись:
— Я скажу банальную истину: принятие решений гораздо более тяжелая вещь, нем умение грозно бровью повести. Приходится проявлять силу воли, твердость характера значительно большую. В конце концов, я ведь не себя предлагаю, а определенный комплекс идей, взглядов, механизм реализации этих идей. То есть определенную концепцию трансформации. Она состоит из таких составных элементов, как план либеральных реформ, концепция сотрудничества с высшим миром, экономический договор между республиками бывшего СССР и программа реформ снизу.
Я прошел всю «лестницу» от рабочего до заведующего сводным экономическим отделом Совета Министров. Я знал наше хозяйство не по чужим докладным и я уже понимал, что нужно делать, чтобы страна вышла из кризиса.
Я писал законы и программы, делал расчеты, руководил огромным отделом, встречался с министрами и директорами заводов. И с теми, кто был у власти, кто принимал решения, тоже встречался: с Горбачевым, Рыжковым, Силаевым. Убеждал их действовать. Но действовать обдуманно, сегодня зная, что ты будешь делать сегодня, завтра и послезавтра. А чтобы это знать, нужна была программа, расписанная буквально по дням.[26]
