Екатерина Мишаненкова - Я – Грейс Келли
К тому же, несмотря на то что профессиональный взгляд говорил ему, что эта девушка никогда не станет театральной примадонной, какое-то внутреннее чутье шептало, что рано ставить на ней крест. Не талантом единым становятся звездами. Есть в ней что-то такое, особенное, надо только понять, как это использовать. «В ней было нечто колдовское, – говорил он. – Она казалась мне чем-то вроде чистого холста, на котором любой желающий мог написать какую угодно картину».
Именно Дон Ричардсон первым понял, что Грейс надо делать карьеру в кино.
Решение пришло неожиданно, и оно было настолько простым, что Дон Ричардсон даже удивился, как он не мог раньше до этого додуматься. Однажды он рассматривал фотографии Грейс и заметил, насколько живой и прекрасной она выглядит даже на тех снимках, которые сделаны безо всякого специального освещения. Камера действительно «любила» ее, как уже не раз замечали профессиональные фотографы, снимавшие ее для рекламы. Ее можно было щелкнуть в любом ракурсе, и на снимке отпечатывался манящий и загадочный образ, пожалуй, даже более глубокий, чем Грейс была в реальной жизни.
«Когда вы смотрели на фото, – объяснял Ричардсон, – то перед вами была вовсе не Грейс. Перед вами возникал иллюзорный образ, или, как говорят в Голливуде, камера любовалась ею. Я совершенно потерял из-за Грейс голову – поверьте, так оно и было. Когда я смотрел на это фото, то уже знал, что ее будущее – в кино».
Через несколько дней он повел Грейс к самым известным агентам, подбиравшим актеров для киностудий, и без обиняков заявил им, что привел будущую звезду. Первая попытка оказалась неудачной – в знаменитом агентстве Уильяма Морриса Грейс не оценили. Но зато Эми ван Клив, агент киностудии «Метро-Голдвин-Майер», сочла ее очень перспективной и согласилась предложить ее кандидатуру киностудии. Первый шаг на пути к звездной карьере был сделан.
Выпускным спектаклем Грейс стала «Филадельфийская история»
Дон Ричардсон был уверен, что даже равнодушный к артистическим устремлениям дочери Джек Келли обязательно придет посмотреть, как она играет главную роль в «Филадельфийской истории» – модной и безумно популярной пьесе, ставшей в его родном городе в какой-то мере культовой. Тем более что один из персонажей был списан с самого Джека, что не могло не льстить его самолюбию.
Выпускной спектакль состоялся в небольшом театре под Карнеги-Холлом в присутствии студентов и преподавателей академии. Джек и Маргарет Келли тоже почтили его своим присутствием и даже остались довольны тем, как их дочь изображает филадельфийскую светскую красавицу, прототип которой они, конечно, хорошо знали.
Тогда же Маргарет задала Грейс давно интересовавший ее вопрос: с кем у нее роман? Она давно поняла, что дочь в кого-то влюблена, и сочла, что сейчас самый подходящий момент, чтобы это выяснить, ведь Грейс предстояло решать, чем она займется после академии.
Что ж, момент был и в самом деле подходящий – Грейс и сама устала скрывать свои отношения с Доном. Она честно рассказала, что у нее роман с режиссером и что они хотят пожениться и вместе делать карьеру в театре и кино. Маргарет услышанное не слишком понравилось, но она благоразумно не стала возражать, а предложила привести его к ним в дом для официального знакомства.
Со стороны Грейс было очень наивно верить, что Дон Ричардсон понравится ее семье.
Во-первых, он был еврей, во-вторых, он был беден, а в-третьих, он был всего лишь простой режиссер, а не аристократ или знаменитость. И это они еще не знали, что он все никак не может официально развестись с бывшей женой.
Сам Дон, конечно, плохо знал семью Келли, но что-то такое он предполагал и ехать знакомиться совершенно не хотел: «Я предчувствовал, что эта поездка добром не кончится. Но Грейс и слышать ни о чем не хотела. Она… все время твердила, что ее родители нас поймут».
Разумеется, Джек и Маргарет даже и не собирались ничего понимать. Брат Грейс, Келл, по приказу матери привел в дом троих своих самых симпатичных спортивных приятелей, чтобы те произвели впечатление на Грейс, а ее жениха подавили морально и физически. Ричардсон вспоминал, что весь вечер в разговоре то и дело проскальзывали шутки насчет евреев, да и вообще с ним все держались очень высокомерно.
При этом он не мог не отметить, как тихо, словно мышка, вела себя Грейс. А когда он сказал ее родственникам, что она, несомненно, станет кинозвездой, все долго хохотали, и Джек снисходительно заявил: «Не волнуйся, скоро она образумится».
На следующий день Грейс повела жениха показывать ему что-то вроде семейного музея – комнату, где были собраны кубки и медали, завоеванные Джеком и Келлом, а также фотографии Маргарет в качестве манекенщицы. Ни одной фотографии Грейс там не было.
На этом знакомство с семьей закончилось, поскольку в тот же вечер Дона Ричардсона выгнали взашей.
Маргарет перерыла вещи потенциального зятя и нашла письмо от адвоката о бракоразводном процессе и упаковку презервативов. Ричардсон был в шоке: «Все было разбросано. Она даже и не думала скрывать своих действий».
Грейс прорыдала весь вечер и с вызовом заявила родителям: «Надеюсь, я уже беременна!» Но больше ее ни на что не хватило. Родители пригрозили, что не позволят ей вернуться в Нью-Йорк, если она не порвет с Ричардсоном и прочитали мораль о ее недостойном поведении. Впрочем, она прекрасно понимала, что на самом деле их больше всего раздражает: «Они не могут понять, как я вообще могла влюбиться в еврея», – с горечью писала она подруге.
Джек и Маргарет заперли Грейс дома и держали ее под неусыпным наблюдением, чтобы она не могла сбежать в Нью-Йорк тайком или где-то встретиться с Ричардсоном. Она смогла лишь один раз позвонить ему по телефону и со слезами рассказать, как тяжело ей приходится.
На самом деле, разумеется, ей было уже девятнадцать лет, и она неплохо зарабатывала как манекенщица, а значит, была вполне финансово независимой. Так что никакой реальной возможности удержать ее против воли у Джека и Маргарет не было. Но Грейс понимала, что, если она сейчас уедет, это будет означать полный разрыв с семьей. Точнее, она так думала – что было бы на самом деле, никто не знает…
Но любовь любовью, однако в первую очередь надо было думать о карьере.
Двое лучших выпускников ежегодно приглашались в труппу популярного театра Бакс в Нью-Хоун, в Пенсильвании, и на этот раз одним из них оказалась Грейс. Нью-Хоун был недалеко от Филадельфии, и родители, скрепя сердце, отпускали ее туда на репетиции. К тому же роль ей предложили в пьесе «Факелоносцы», автором которой был не кто иной, как ее дядя Джордж, и не дать ей там сыграть, означало бы оскорбить лично его.
