Екатерина Мишаненкова - Я – Грейс Келли
Но любовь любовью, однако в первую очередь надо было думать о карьере.
Двое лучших выпускников ежегодно приглашались в труппу популярного театра Бакс в Нью-Хоун, в Пенсильвании, и на этот раз одним из них оказалась Грейс. Нью-Хоун был недалеко от Филадельфии, и родители, скрепя сердце, отпускали ее туда на репетиции. К тому же роль ей предложили в пьесе «Факелоносцы», автором которой был не кто иной, как ее дядя Джордж, и не дать ей там сыграть, означало бы оскорбить лично его.
Дебют прошел удачно, критика тепло отозвалась о юной актрисе, не забыв, конечно, упомянуть, какие у нее знаменитые отец и дядя. Джек Келли наконец-то согласился, что актриса – это тоже неплохо, этим даже иногда можно гордиться, – и привел на спектакль всех своих знакомых, чтобы показать, как его дочь играет в спектакле его брата.
Закрепило успех приглашение от знаменитого актера Рэймонда Мэсси, который одним из первых воплотил в кино образ Шерлока Холмса, исполнить роль его дочери в постановке трагедии Стриндберга «Отец».
Премьеру предполагалось сыграть в Бостоне, а затем перенести спектакль в Нью-Йорк, поэтому Джеку и Маргарет пришлось срочно решать, что делать со строптивой дочерью. Вечно держать ее дома не имело смысла, да и к тому же теперь они тоже стали надеяться, что она станет звездой, поэтому предпочитали помогать ей, а не мешать.
В конце концов они решили, что ведет себя она смирно, о любовнике-еврее больше не упоминает, много работает, – можно ее и отпустить.
Грейс дала родителям слово, что не будет больше встречаться с Ричардсоном.
Она уехала в Нью-Йорк… где прямиком направилась к тому домой, и они радостно отпраздновали встречу в постели.
Теперь трудно понять, чего в этом было больше – искренней уверенности, что она на самом деле бросает семье вызов, или обычного самообмана. Ричардсон вспоминал, что, несмотря на возобновление отношений, он чувствовал: из их романа уже ничего не выйдет. Грейс не желала слышать ни одного осуждающего слова о родителях, да к тому же еще ужасно боялась, что те их разоблачат.
Так в итоге и случилось – в один прекрасный день к Ричардсону явился сам Джек Келли и предложил отступные, если он прекратит встречаться с Грейс. «Я произнес длиннющую, абсолютно идиотскую, сбивчивую речь, в которой сказал, что мне от него ровным счетом ничего не нужно, что я люблю его дочь и не приму от него никакого отступного, – вспоминал Ричардсон. – Он не стал меня слушать, а просто вышел вон». На этом, разумеется, ничего не закончилось, хотя Джек Келли больше не снисходил до того, чтобы лично вести переговоры. В дальнейшем звонил Келл, угрожал, запугивал и вновь пытался подкупить.
Ну а Грейс… делала вид, что ничего не видит и не знает, а когда Дон прямо говорил ей, что надо что-то делать, отвечала что-то невнятное, мол, когда-нибудь им удастся понять друг друга и все будет прекрасно. В любых столкновениях с семьей она предпочитала просто «прятать голову в песок» и ждать, когда все как-нибудь само рассосется.
Запреты и угрозы семьи Келли, а также пассивность Грейс привели к охлаждению ее отношений с Доном Ричардсоном.
Она перестала чувствовать себя с ним комфортно, поэтому начала оглядываться вокруг в поисках другой кандидатуры в спутники жизни.
Ее новый серьезный роман начался с того, что к дверям ее квартиры доставили бутылку дорогого шампанского и сообщили, что Клодиус Шарль Филипп – распорядитель банкетов отеля «Уолдорф-Астория» – выражает ей свое восхищение.
Грейс, конечно же, знала, кто такой Филипп, как знали это все, кто хоть немного интересовался жизнью высшего общества. Он был ресторатором и шоуменом, королем банкетов и организатором одного из самых знаменитых светских событий Нью-Йорка – «Апрельского бала в Париже», на котором присутствовал весь цвет общества, от миллионеров и звезд кино до аристократов и политиков.
Ему было сорок лет, он был человеком зрелым, опытным, привыкшим руководить – как раз то, что было нужно Грейс, всегда любившей, чтобы ее опекали. Скоро они уже были практически неразлучны, дело двигалось к свадьбе, но… тут вновь вмешался Джек Келли. Филипп был дважды разведен, а значит, не годился в мужья доброй католичке. Отец запретил Грейс даже думать об этом браке.
А что же она? Она продолжила встречаться и с ним, и с Доном, по-прежнему надеясь, что все как-нибудь само рассосется. Впрочем, продолжалось это недолго, Филипп был не тот человек, который мог бы долго терпеть такое положение, и вскоре они окончательно расстались.
Расставшись с Филиппом, Грейс ударилась в развлечения, которые помогали ей избавиться от грустных мыслей.
Тогда она впервые и закрутила роман с человеком, за которого сразу не собиралась замуж. Это был молодой шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, который прибыл в США для переговоров с президентом, но не упускал случая и развлечься. Шах недавно развелся и с удовольствием менял одну красавицу за другой.
Однако Грейс он увлекся не на шутку и в конце концов даже сделал ей предложение. Но она отказалась, поскольку не любила его, а место шахини ее не прельщало. Кстати, родителям она об этом предложении не сказала, вероятно, опасалась, что католические принципы Джека Келли не выдержат такого соблазна. Похвасталась она только Херби Миллеру, с которым они давно расстались, но сумели остаться добрыми друзьями.
О романе Грейс с шахом ее родители узнали из газет. Маргарет тут же приехала в Нью-Йорк и потребовала отчета: правда ли, что шах подарил ей драгоценности. Та неохотно призналась, что приняла в подарок три безделушки. Но Маргарет было достаточно одного взгляда, чтобы понять – эти «безделушки» стоят около десяти тысяч долларов (примерно двести тысяч в пересчете на современные цены). Она велела вернуть шаху подарки, но Грейс ответила, что тот их не примет. Маргарет пришлось отступить, и драгоценности остались у Грейс. В 1956 году, накануне свадьбы с князем Монако, она подарила их подружкам невесты.
К тому времени, как Грейс рассталась с шахом, ее отношения с Доном Ричардсоном тоже уже клонились к закату.
Страсть утихла, а воспоминания они друг у друга вызывали не слишком приятные – у обоих были живы в памяти унижения, которые им пришлось пережить, когда Грейс познакомила его со своими родителями. Но их связывало слишком многое, чтобы они могли вот так просто расстаться, даже когда Ричардсон уже был уверен, что в ее жизни есть и другие мужчины.
Точку поставила сама Грейс. Она никогда не умела расставаться, но зато умела провоцировать людей на те поступки, которые ей были нужны. Однажды она устроила ему «показ мод», как любила иногда делать. «Наконец она предстала в чем мать родила, – вспоминал Ричардсон, – в одном золотом браслете с изумрудами».
