Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника
Прошло немало лет, но до сих пор мне памятны все детали того разговора. На душе становится муторно, и кажется, что уши начинают гореть, как если бы меня уличили- в чем-то неблаговидном.
И дело не в том, что я впервые столкнулся с интригой — конечно, мне и ранее приходилось наблюдать непорядочность среди высоких военных чинов. Но то, что я узнал в тот день — о нечистых отношениях в треугольнике Устинов — Огарков — Ахромеев, меня поразило, подорвало всякую мою веру в существование порядочности вообще.
Шла жестокая, большая война, которая требовала, как я считал, абсолютной кристальной чистоты в отношениях между людьми, по чьим планам и приказам здесь гибли сотни и тысячи людей.
И вот старикашка Устинов, чтобы скрыть свою немощь и свою некомпетентность и чтобы «достойно» выглядеть перед подчиненными, решил получать от меня важнейшую информацию о войне путем «обходного маневра», то есть минуя Огаркова!
Уму непостижимо!
Я ходил от стенки к стенке в своем кабинете и размышлял, сопоставлял уже известное и пытался просчитать еще не известные мне факты из кремлевской закулисной жизни.
Устинов — один из пяти главных руководителей СССР. В прошлом — сталинский нарком боеприпасов, а затем нарком вооружений. Один из организаторов создания и развития атомной промышленности в стране. В этом его заслуга, и вряд ли кто другой смог бы столь эффективно организовать дело по созданию атомного щита государства. Вместе с тем, он опытнейший сановник, приближенный в свое время к Сталину, обласканный им, а впоследствии и Хрущевым, Брежневым, Андроповым.
Устинов, конечно, силен. Но сила его, похоже, уже в прошлом. Мы, командовавшие войсками округов, знали, что армейская среда злословит в отношении Устинова как министра обороны, называя его «чучелом гороховым». Не странно ли?.
С Дмитрием Федоровичем я общался неоднократно и вспоминаю его портрет со всеми подробностями. Вот он, стоит рядом со мной — старый, дряхлеющий, на широко расставленных полусогнутых ногах, носками вовнутрь. Фуражку он носил по-одесски, набекрень, кокарда находилась при этом не на линии носа (как положено по форме), а над правым глазом, из-под фуражки виднелись подкрашенные хной волосы; пряжка ремня также была сдвинута набок.
Я с трудом увязывал его облик с воинским званием маршала Советского Союза и с должностью министра обороны.
— Надо руководить войсками в лайковых перчатках, одетых на железную руку, — поучал он меня, в то время командующего войсками Прибалтийского военного округа. И добавлял что-то про необходимость выходить на передовые рубежи, как того требует партия и лично Леонид Ильич.
А молва тем временем ширилась: «чучело гороховое».
Но молва, как водится, не вполне точно отражала вес и значение этого человека — всесильного и опасного. И мне, во время службы в Афганистане приходилось держаться с ним всегда начеку, не позволяя втянуть себя в какую-нибудь интригу, чтобы не оказаться, грубо говоря, у него под седлом.
Немало зная о взаимоотношениях Огаркова и Устинова, я приходил к таким выводам. Николай Васильевич нарушил одно правило, которым был обязан руководствоваться начальник Генерального Штаба: быть умным ровно настолько, чтобы не досаждать своим интеллектом министру обороны.
По своей порядочности и русской простоте Огарков на первых порах, в бытность Устинова министром обороны делал все возможное для обучения его военному делу, особенно тактике, оперативному искусству и стратегии. Все шло хорошо, но старик Устинов, честолюбивый и властный, почувствовал в этом опасность для себя и стал, в противовес Огаркову, приближать к себе его заместителя — Ахромеева, явно готовя его на замену Огаркову — потому что не терпел рядом с собой тех, кто обнаруживал свое превосходство. Николай Васильевич, конечно, вычислил этот ход. Но было поздно…
Из доверительного разговора с Огарковым мне было известно, что, когда на заседании Политбюро решался вопрос о вводе войск в Афганистан, он решительно выступил против, заявив: «Мы восстановим против себя весь восточный исламизм, и политически проиграем во всем мире». Его оборвал Андропов: «Занимайтесь военным делом! А политикой займемся мы, партия, Леонид Ильич!».
— Я — начальник Генерального Штаба, — не сдавался Огарков
— И — не более! — парировал председатель КГБ. Андропова поддержали А. П. Кириленко, К. У. Черненко, М. А. Суслов и, конечно, Д. Ф. Устинов. А в заключение этой перепалки Леонид Ильич, тяжело кряхтя, промолвил:
— Следует поддержать Юрия Владимировича.
Это было первое крупное поражение Огаркова. И Устинов этим немедленно воспользовался, стал более решительно готовить ему замену. И кандидатура была под рукой — С. Ф. Ахромеев, человек умный и работоспособный, с незаменимым опытом генштабиста, но при этом еще и послушный, покладистый.
После ввода войск в Афганистан, что бы ни делал Огарков — для усиления ли группировки наших войск, для более эффективного ли планирования военных операций, или проведения военной политики в ДРА — все это воспринималось в Комиссии Политбюро по Афганистану мягко говоря, с недоверием, даже подозрением, и более всего — со стороны Андропова и Устинова.
А вот теперь дело дошло до прямого шантажа и изоляции министром обороны — кого? — начальника Генерального Штаба воюющей страны.
Я продолжал измерять Шагами свой кабинет.
С Сергеем Федоровичем Ахромеевым армейская служба свела меня в 1957 году на Дальнем Востоке, когда с должности командира мотострелкового полка я был назначен командиром 47-й гвардейской Сталинградской мотострелковой дивизии, что по тем временам было редкостью, исключением: молодой полковник, минуя службу в должности начальника штаба дивизии либо заместителя комдива, сразу «идет» на дивизию, да еще полного состава, то есть развернутую по штатам военного времени. Моим заместителем и был назначен с должности командира танкового полка 32-й танковой дивизии полковник Ахромеев С. Ф. Ему в ту пору шел тридцать четвертый год.
Оба мы были молоды, оба в росте, и от нас министр обороны Р. Я. Малиновский и командующий войсками ДВВО В. А. Пеньковский ожидали высоких результатов. Предстояло очень много работать. Не скромничая скажу, что мы с Сергеем Федоровичем умели тогда делать все: стрелять из любых видов оружия, водить танк и любую другую машину, выполнять все упражнения на спортивных снарядах, бежать кросс на 3 километра вместе с солдатами. И главное — мы умели работать по 26 часов в сутки. Особенно неутомим был Ахромеев. Он «на второй руке» был офицер-золото, умница, незаменим во многих начинаниях и делах, все доводил до блестящего результата.
