Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника
Центральные дороги — восточная, идущая на Кабул через перевал Саманган, и западная — через Герат-Кандагар — практически контролировались мятежными силами.
Мы с Владимиром Петровичем немало размышляли обо всем этом. Можно себе представить как в чужой стране сидят два генерала, два иноверца, которых и позвал-то в эту страну на помощь далеко не «афганский народ», как это тогда у нас в газетах писали — сидят и решают: как бы это так изловчиться, чтобы заставить самих афганцев воевать с афганцами, да при этом еще и «вручить» кабульскому руководству ответственность за все происходящее, ответственность, от которой оно всячески открещивалось как только могло… Конечно, столь масштабные политические действия нам представлялись заботой посла и посольства, представителей ЦК КПСС и работников КГБ. Но шла война, и мы думали прежде всего о своей доле ответственности.
— А как обстоят у нас дела с сохранением военной тайны при подготовке операций? — спросил я Черемных.
— Эх, Александр Михайлович, в этом деле мы глупцы.
— То есть как?
— Ну посудите сами… Давайте поразмышляем.
И мы размышляли. Сергей Леонидович, будучи человеком опытным, доводил боевые задачи до частей и подразделений на рейд не раньше, чем за двое — максимум трое суток. Афганской стороне задача ставилась за сутки до начала рейда. И все равно — о любом рейде становилось известно душманам! И участники рейда часто попадали в западню или ловушку.
Воевать и видеть, как нас повсюду предают — что может быть тяжелее? Мы не исключали, что это делалось преднамеренно и в согласии с главным принципом афганского руководства: чем хуже — тем лучше. Для решительного пресечения утечки сведений из частей и соединений афганской армии к моджахедам центральное политическое и военное руководство ничего не делало. В результате и мы, и участвовавшие в рейде афганские части и подразделения несли огромные потери. Учитывая все это, мы прибегли (по моему решению) к необычному, даже своевольному и рискованному способу сохранения в тайне наших планов. Об этом расскажу я чуть позже…
— Карты-то … — и Черемных зло выругался — с планами боев на очередной месяц лежат в столах у Бабрака и Рафи. Без охраны! — И еще злее: — Думайте, где и когда нас накроют…
— Думаю, — без энтузиазма ответил я.
Настало время прощаться с Соколовым и Ахромеевым. На ужин в посольстве по случаю их отъезда пришли высшие должностные лица афганского руководства.
Как и подобает в этом случае, много добрых слов произносилось в адрес отъезжающих. Табеев воспользовался поводом, чтобы громогласно заявить о тесном взаимодействии посольства и парткома с военными, благодаря чему, дескать, в стране твердо установлена народная власть и можно смело надеяться, что в скором времени Афганистан станет чуть ли не членом Варшавского Договора. Сергей Леонидович, как человек сдержанный, слушал молча, да и мысли его уже, вероятно, были далеко, в Москве — там придется докладывать членам Комиссии ПБ и о сделанном, и о положении в стране, и о перспективах. А перспективы эти…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
За свою долгую армейскую службу: от красноармейца-курсанта полковой школы в 1940 году до генерала армии и командующего войсками перворазрядного военного округа, а затем и первого заместителя Главкома сухопутных войск СССР — всюду, по мере роста моей служебной каланчи — я твердо придерживался правила: быть всегда готовым к выполнению любого служебного поручения, большого или малого.
И в соответствии с этим правилом — нес свой армейский крест, оправдывая (как тогда было принято отмечать) доверие руководства Минобороны, ЦК КПСС, Политбюро и лично самого Генерального секретаря. Да, такой был лексикон.
Мне был чужд рьяный и беспринципный карьеризм, я старался вырабатывать в себе стойкость и деловые качества офицера, генерала «открытого боя». И эти качества не раз находили применение на практике. Однако среди начальников высокого ранга мне иногда приходилось замечать и иные устремления, которые, как я считал и считаю, не. соответствуют кодексу порядочности.
Опишу один неприятный для меня эпизод взаимоотношений высоких военных чинов Министерства обороны. Вспоминать об этом противно, ну да уж — что было, то было…
…На следующее утро, после приема в посольстве, устроенного в связи с отъездом из Афганистана группы С. Л. Соколова, все приехали в Кабульский аэропорт, чтобы проводить военачальников. Афганцы, у которых по традиции принято пышно встречать, на сей раз, и тоже в соответствии с традицией, демонстрировали скромность: отработанный пар выпускают без свистка — он свое дело сделал.
На проводах группы Соколова были все (кроме Бабра-ка) политические и государственные руководители во главе с Кештмандом. Присутствовала и вся верхушка нашего посольства.
Почетный караул не выставлялся.
И вот в последние минуты, перед тем как отъезжавшие вошли в самолет — в суматохе прощания, объятий и поцелуев, взяв меня осторожно под локоть и подтолкнув в сторону от других, Ахромеев нервно, тихо и с дрожью в голосе, переминаясь с ноги на ногу, сказал:
— Строго конфиденциально.
— Слушаю, Сергей Федорович.
— Министр просит… — Ахромеев явно не торопился…
— Я слушаю.
— Понимаешь, я передаю… Он просит, чтобы ты самые важные данные по войне докладывал только ему, министру (и Сергей Федорович сделал на этом слове особое ударение), а не Огаркову.
— Ты о чем это, Сергей, говоришь? — вспыхнул я.
— Сам понимаешь о чем. — И, переминаясь с ноги на ногу: — Мне все это до одури… — и он сплюнул, не договорив фразу.
Я чувствовал себя раздавленным, хуже: облитым помоями. Даже растерялся и не сразу нашел что ответить. Сказал лишь:
— Не по адресу. — И уже потверже повторил: — Не по адресу.
— Мое дело передать просьбу. А ты думай и решай — и мне послышались в его словах нотки нахальства и дерзости.
Мы услышали голос Соколова, стоявшего у трапа:
— По коням!
Ахромеев бегом двинулся к трапу, и я зашагал за ним.
Обнялись с Соколовым. Я пожелал ему мягкой посадки.
— Ну а ты здесь крепись, поддержу, — по-доброму, мягко сказал Сергей Леонидович.
Мы с Ахромеевым посмотрели друг на друга и после секундного колебания горячо и нервно обнялись.
— Прости меня! — он был явно смущен. — Прости!
— Я-то прощу… А история?
— А-а! — и он не по возрасту легко взбежал по трапу в самолет.
Я не стал дожидаться, как принято, пока самолет наберет высоту и ляжет на курс и незаметно уехал с аэродрома.
