Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971
Мне кажется, что фантастика, если она стремится служить общественному прогрессу, не может не быть глубоко оптимистичной (не ура-оптимистичной, не розовой, сахарной и сусальной), проникнутой убеждением в лучшее и великое будущее человека и человечества, утверждающей достоинство и непреходящую ценность человеческого «я». Настоящая, нужная людям фантастика — та, что зовет их «вперед и выше».
Антиутопия же чаще всего порождается духовной слабостью, смятением, неуверенностью в грядущем, в способностях и возможностях человека и его разума, земной цивилизации. Повальное увлечение фантастов антиутопиями в мире капитализма естественно. Упорное цепляние за антиутопию некоторых представителей «интеллектуальной» группы фантастов в нашей стране вызывает досаду и разочарование в этих авторах, ибо в их антиутопизме видно вольное или невольное следование «лучшим западным образцам» (на деле — далеко не всегда лучшим).
Уверены ли поборники «интеллектуальной» фантастики, что усиленное нагнетание атмосферы общественной мысли мрачным антиутопизмом поможет людям увидеть тот позитивный путь, которым надо следовать? Что это поможет разглядеть, представить лучшую из реальных возможностей? <…>
А через три дня в «Литературной газете» выходит еще одна статья, в которой основное место уделено творчеству АБС.
Из: Файнбург З. Иллюзия простоты<…>
Творчество А. и Б. Стругацких, равно как и дискуссии, им вызванные, пожалуй, наиболее отчетливо отражают сложное переплетение и борьбу мнений вокруг проблемы понимания сути и роли научной фантастики.
В сборнике «Шесть спичек», в повестях «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею» и даже еще в «Возвращении» и «Стажерах» перед нами фантастика добротная, хорошо сработанная, но еще традиционная. Перед нами мир света, мужества, силы, разума, но мир, которому недостает внутреннего источника самодвижения.
Последние произведения Стругацких — и особенно «Попытка к бегству», «Трудно быть богом», «Второе нашествие марсиан» — представляют собой иную, социальную фантастику.
Научное мироощущение не нуждается для реализации своей деятельной сущности в иллюзиях — в этом его огромный шаг вперед по сравнению с мироощущением религиозным, его прогрессивность. Но в этом и его трагедия.
И герои произведений Стругацких никогда не забывают одновременно трагической и героической формулы: будущее создается тобой, но не для тебя. Это героизм постоянный, повседневный, наградой которому служат сознание выполненного долга и удовлетворенность выполненным долгом, а потому — высшая форма, высшая ступень героизма. Но вместе с тем это еще и трагедия, ибо персонаж действия никогда сам не пожнет плодов своего посева и нет у него иллюзий относительно самой возможности такой жатвы.
Саул, Антон-Румата Эсторский, Кандид, Максим знают много больше, чем могут, и при этом отчетливо понимают меру своих реальных сил, существующую пропасть между своими знаниями и своими возможностями. Это, однако, не останавливает их в борьбе с тем, что они считают злом, причем зло это совсем не абстрактно: у него вполне конкретно-историческая сущность. Буржуазность во всех ее проявлениях: в потреблении и в сознании, в образе жизни и в жизненных ценностях, в своих «крупнобуржуазных», а также и в мелкобуржуазных формах — вот их враг, с которым для них невозможны ни компромиссы, ни примирение.
Добро и зло в современной научной фантастике не отделены друг от друга непроходимой стеной, как это свойственно традиционной фантастике. Если бы в реальной жизни дело обстояло таким образом, бороться со злом было бы если и не легко, то во всяком случае просто. Однако вся трудность состоит именно в том, что истинные противоположности не только противоположны, но и едины, в том, что реальные жизненные противоречия всегда есть и противоположение, и единство добра и зла, старого и нового. Еще В. И. Ленин в ряде своих произведений (из них в данном случае особенно важно назвать «Детскую болезнь „левизны“ в коммунизме») напоминал, что есть два фронта борьбы с буржуазностью: один — более очевидный — проходит там, где полосатые пограничные столбы делят мир, другой — более трудный и гораздо менее очевидный — пролегает внутри нас.
Иной раз требование идеологической адресности фантастики некоторые критики подменяют требованием буквальной географической, этнографической и т. п. адресности. Некоторые выступления нашей критики дают пример осмысления любой литературы в понятиях и нормах буквального правдоподобия, а не в системе понятий идеологии. Прототипы фантастики ищут не в широких социальных явлениях, процессах, не в обобщающих социальных идеях, а в данной, конкретной стране, в каких-то конкретных деталях, частностях. В целом же художественное творчество сводится к простому назиданию, к элементарной дидактике, вместо того чтобы выяснить специфику идеологического воздействия художественной литературы.
Что же касается идейности, то стоит вспомнить о том, что фантастика отображает реальность в весьма специфической форме, воплощающей в образы гипотетические положения и ситуации. В «Улитке на склоне», во «Втором нашествии марсиан» предметом обличения является буржуазное сознание. Формы этого обличения не обычны, но для того перед нами и фантастика — новый вид литературы, — чтобы и здесь быть необычной. Что же касается, так сказать, «географии идей», то здесь у грамотного читателя не может быть и тени сомнения. Идейная сущность буржуазности создает здесь эффект адресности гораздо вернее, чем это дала бы любая научно строгая география, любая этнография.
Реалистичность художественной научной фантастики лежит отнюдь не в формальной реалистичности географии или хронологии. Ее реалистичность состоит в точном отражении человеческих и социальных проблем современных идейных позиций, в строго научном способе мышления. Однако осуществляется это в специфической художественной научно-фантастической форме.
Думаю, что не только упомянутые выше, но и другие упреки по адресу научной фантастики основаны именно на непонимании ее художественной специфики. Непримиримая категоричность очень многих оценок, относящихся к тем или иным направлениям в нашей фантастике (и, соответственно, к тем или иным писателям), тяготеет зачастую именно к отсутствию хотя бы какого-то первоначально необходимого круга научных, устоявшихся критериев оценки, более или менее применимых для всех.
Самое простое по своей кажущейся форме всегда в конце концов оказывается самым сложным.
Вопросы Урбана, присланные АБС из «Детской литературы», и черновики их ответов с большой рукописной правкой остались неопубликованными, но сохранились в архиве. В 1970 году этими материалами АБС воспользовались для подготовки своей статьи «Давайте думать о будущем». Ниже даются вопросы Урбана и первый вариант ответов АБС. Вероятно, этот вариант посылал БН брату для правки. Для удобства чтения вопросы и ответы даны последовательно.
