Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
Уже 17 июля Дофину было отправлено письмо, подписанное графами дю Мэн, де Фуа, де Даммартен, канцлером и некоторыми другими лицами, в котором сообщалось, что после удаления зуба у Карла VII из десны вышел гной, и король становится все слабее и слабее. Вот почему "мы, как те, кто и далее желает служить и повиноваться Вам, порешили написать и сообщить Вам об этом, и, прежде всего, сделать все, что потребует Ваше Высочество" [701]. Со стороны подписавших письмо, это было шагом, вдохновленным самым элементарным благоразумием, но оказавшимся безрезультатным. Нельзя сказать, что будущий Людовик XI или герцог Бургундский известием о смерти короля были ошеломлены. Вступление в королевство, с целью коронации, уже готовилось, но решительно, с целью мести, а не умиротворения, поскольку Дофин искренне полагал, что переход от одного царствования к другому вряд ли будет легким: в частности, не было известно как поведет себя армия?
Организацией королевских похорон был занят целый коллектив придворных. Нам известны некоторые из их имен: канцлер Франции Гийом Жувенель, генеральный финансист Пьер Дориоль, первый оруженосец и конюший Танги дю Шатель, серебряных дел мастер Пьер Бурдело и Жан, граф де Дюнуа. После бальзамирования тело короля, по словам Матье д'Эскуши, было выставлено на два дня в одной из комнат замка Меэн-сюр-Йевр. Затем его, полностью одетого в торжественный королевский наряд с вложенными в руки скипетром и десницей правосудия, и позолоченной серебряной короной на голове, положили в деревянный гроб, который в свою очередь был помещен в свинцовый гроб весом 390 либров. Этот второй гроб, был упрятан в большой деревянный ларец. Ларец был водружен на катафалк, который пять черногривых коней потянули в Париж, поскольку было решено прямо в Сен-Дени не ехать. После многодневного путешествия 7 августа через ворота Сен-Жак король последний раз въехал в столицу. Во время путешествия над ларцом с двойным гробом был помещен манекен покойного короля со всеми регалиями власти. С особой тщательностью была создана посмертная маска. Цель заключалась в том, чтобы дать как можно большему числу подданных возможность в последний раз взглянуть на Карла VII, который при жизни не слишком любил себя демонстрировать людям (похоже, что хорошая погода была к месту [702]). У Нотр-Дам-де-Шам, за стенами города, была сделана остановка. В Париже в похоронную процессию к собору Нотр-Дам вошли герольды, нищие, делегация слепых из больницы Кенз-Вен, представители монашествующего и светского духовенства и Университета, прево королевского двора Жан де Гардетт, парижский прево Роберт д'Эстутевиль с подчиненными ответственными за поддержание порядка в городе, члены королевского рода (Карл, герцог Орлеанский, Иоанн, граф Ангулемский, Карл, граф д'Э и Жан, граф де Дюнуа), канцлер, королевские секретари и нотариусы, магистры Счетной палаты, президенты и советники Парламента, купцы и буржуа Парижа. Все это отражало существующую структуру общества, в которой каждый занимал место, соответствующее его статусу.
Всенощные Бдения проводились в Нотр-Даме, а на следующее утро во время очень длинной мессы по умершему с заупокойной ораторией выступил доктор богословия Жана де Шатору. Затем похоронная процессия отправилась в Сен-Дени, где 8 августа состоялась еще одна заупокойная месса. На этот раз проповедь читал декан капитула Нотр-Дам, Тома де Курсель, который когда-то написал текст приговора Жанне д'Арк! Нет уверенности, что он упомянул ее во время своей проповедей, но кто знает? В конце концов, Жанна была реабилитирована пять лет назад, и Курсель дал о ней показания, не без каких-либо оговорок. Когда месса закончилась, в часовне, специально построенной для этой цели, состоялось погребение. Затем герольд громким голосом произнес: "Молитесь за душу превосходнейшего, могущественнейшего и победоносноснейшего государя, короля Карла". После непродолжительной паузы, тот же герольд подняв свой жезл, прокричал "Да здравствует король Людовик". Последний в это время находился уже в Вервене, но еще далеко от Сен-Дени и похоже не слишком спешил на похоронах отца, поскольку отдал распоряжение, чтобы они прошли без него.
Среди отсутствующих на похоронах короля были Карл Французский, брат Людовика, Карл, граф дю Мэн, столь влиятельный в последние годы царствования, и Жан Жувенель дез Юрсен, который должен был находиться в Реймсе для подготовки к коронации нового короля, состоявшейся 15 августа, в праздник Успения Богородицы. Королева Мария Анжуйская тоже не присутствовала, что было в порядке вещей, поскольку публичный траур в принципе был уделом мужчин. Каковы были чувства этой брошенной ради любовниц жены, мы не знаем. Однако упоминается присутствие Марии Клевской, герцогини Орлеанской, которая настояла на том, чтобы сопровождать своего мужа.
В финансовых отчетах говорится о раздаче 408 длинных и коротких плащей и 408 траурных шаперона, пошитых портным Жаном Поке и его подмастерьями из черной шерстяной ткани разного качества: от 40 су до 4 экю за локоть в зависимости от статуса получателя. Из придворных служащих такие подарки получили: мэтры Палаты прошений, врачи, хирурги, капелланы (включая музыканта Жана Окенгема), камердинеры, хранители столовых приборов, оружейники, хлебопеки, виночерпии, повара, кондитеры, фруктовщики, конюхи, сержанты, цирюльники, меховщики, обойщики гобеленов, водоносы, кухонные слуги и т. д. В траур также были одеты латники, арбалетчики и лучники корпуса королевской гвардии. Кроме того, Танги дю Шатель заказал траурные плащи и шапероны для раздачи 200 нищим и 64 возчикам по цене 20 су для первых и 27 су 6 денье, или один экю, для вторых.
Похоронные мероприятия были организованы с размахом и обошлись казне во внушительную сумму, особенно если сравнить с похоронами Карла VI, которые проходили в условиях, мягко говоря, непростых. Но свидетельствует ли все это о популярности Карла VII именно в Париже? Конечно, прямых доказательств этому нет. Тем не менее, хроники не стали бы так настаивать на множестве криков и стонов, воплей и жалоб, на фоне звона колоколов с колоколен бесчисленных церквей Парижа. Здесь можно говорить о проявлении настоящей коллективной скорби, и не только "людьми короля", но всеми "добрыми горожанами". "Когда мимо них проезжал катафалк, мужчины и женщины плакали на улицах без остановки", — говорит Марциал Овернский, который в то время служил прокурором Парламента. И добавляет, что вид манекена короля "заставил многих людей рыдать" [703].
Можно понять тревогу, которую испытывали слуги Карла VII, потерявшие своего доброго господина. Как сказал Дюнуа, "каждый думал о себе и стремился себя обеспечить". Ведь смерть короля автоматически приводила к роспуску его двора и преемник не был обязан принимать его слуг в свой. Но как насчет остального населения? Очевидно, что искренняя скорбь по государю, который не отличался особой харизмой, проживал особняком в своих любимых резиденциях, пожилому человеку, который долго болел, был скрытным и недоверчивым, имела место. Надо сказать, что Карла VII ценили за то, что он принес мир и победу и во второй половине своего царствования проявляя милосердие, справедливостью, благоразумие и мудрость. Поэтому переход власти от одного суверена к другому мог вызвать как тревогу, так и надежду. Чувствовали ли французы в тот момент симпатию, безразличие или опасения по отношению к Дофину, чей необычный характер они должны были знать?
Вполне естественно, что в память о почившем короле повсеместно проводились заупокойные службы [704]. Так в Руэрге консулы Мийо, как только узнали об этом печальном событии, 12 августа 1461 года, устроили торжественное богослужение, во время которого, магистр теологии францисканец Антуан Мартель произнес проповедь под названием Mortuus rex Carolus (На смерть короля Карла) [705].
